Джиджи Грэйзер - Мужеедка
— Нет, настоящий.
И они поцеловались. И еще раз. И еще.
— Только не надо, — попросил он, когда они вынырнули на поверхность глотнуть воздуха, — ради всего святого, не прикасайся к разделочному столу.
Компания в гостиной так и не узнала, из-за чего весь этот хохот.
8. Прошедшее несовершенное
3.04 утра.
Тук.
Рыцарь на белом коне скачет по плюшевым полям. Ого! Это, похоже, Англия.
Тук, тук, тук.
Рыцарь спрыгивает с коня, откидывает капюшон плаща и взирает на прекрасную деву, очень похожую на Клариссу, с отменной укладкой и макияжем, возлежащую на ложе из розовых лепестков.
ТУК, ТУК, ТУК.
Он смотрит на нее, с любовью смотрит; затем надевает цилиндр и начинает отплясывать чечетку.
ДЗЫ-ЫНЬ.
— Черт! — завопила Кларисса, сбрасывая с лица саше с лавандой, предназначенное помогать заснуть (хотя в помощи она нуждалась редко: уберите солнце — и она проспит до полудня).
Взглянула на будильник. 3.06.
Объяснение могло быть только одно. Или, точнее, два. Первое: вежливый насильник. Второе: рекламный агент.
ДЗЫ-ЫНЬ.
Кларисса вздохнула, поднялась с постели и завернулась в кашемировый халат от Фретте — непомерно дорогое удовольствие, но вполне заслуженное.
Через гостиную она прошла к входной двери, по пути проверив в зеркале нос-волосы-зубы.
— Кларисса! — заорал кто-то снаружи.
Кларисса довольно улыбнулась. Приятно, что кому-то она настолько небезразлична, что ее имя выкрикивают во весь голос.
Она посмотрела в глазок.
Никого.
Подумала, посмотрела опять.
По-прежнему никого.
Прислушалась.
Хрип и сопение. Кто-то мастурбирует у нее на крыльце?! А убирать кому — самой? Или садовник в кои-то веки, как положено, явится во вторник? А может, это ее отца хватил удар, когда он решил слезно попрощаться с единственной дочерью?
Кларисса прикинула, не вернуться ли в постель, чтобы дождаться более приличного времени, а уж затем проверить, в чем дело.
Но любопытство пересилило.
Приоткрыв дверь (не снимая цепочки), она высунула нос в щелку. По возможности огляделась. На пороге обнаружилась груда, пахнущая европейским мужским одеколоном. Что бы там ни было, вид у груды был скорее спящий, чем угрожающий.
Кларисса ткнула пришельца носком изящной туфельки. Груда застонала, причем умудрилась застонать с акцентом.
— Саймон! — воскликнула Кларисса. — А ну поднимайся!
Саймон посмотрел на нее — обиженный, беспомощный, но все равно стильный.
— Мне дурно, — сообщил он.
— Не вздумай блевать у меня перед дверью, — предупредила Кларисса. — Что ты тут устроил, черт тебя подери? Я спала!
Она нагнулась, чтобы помочь Саймону встать, и сама чуть не упала, поскольку у ее домашних туфель были трехдюймовые каблуки. Да и любовью к физическим усилиям Кларисса никогда не отличалась.
— Мне дурно от любви, — уточнил он, не сводя с нее глаз.
Кларисса встретилась с ним взглядом и улыбнулась:
— Тогда заходи.
Несколькими пинтами горячего кофе позднее Саймон пришел в себя настолько, чтобы поддерживать разговор, не проваливаясь в сон каждые тридцать секунд.
— Извини, — сказал он, проснувшись во второй раз, — я просто… увидел тебя с этим… Ты всерьез, Кларисса?
— Саймон, мы с Аароном собираемся пожениться, — самодовольно напомнила она.
Ничто человеческое Клариссе не было чуждо.
— Опомнись. Он же носит сапоги. Ковбойские сапоги.
В устах Саймона обвинение в убийстве прозвучало бы не так сильно.
— Это поправимо. Он не совсем пропащий, Саймон. Иными словами, он — не ты.
— Он — и не ты тоже, Кларисса. Он ведь провинциальный ковбой. Тебе это не идет.
— Он старается. Пару дней назад на нем были мокасины от Хельмута Лэнга.
— Крокодиловая кожа?
— Лакированная.
Саймон печально покачал головой:
— Что с нами случилось?
И, поскольку они сидели рядом, он положил голову ей на плечо, глядя на несуществующие языки огня в ни разу не разожженном камине, где мотыльками из фольги скапливались конфетные обертки.
— Ты меня бросил, — напомнила она.
— Ты первая.
— Да, но у меня была на то причина.
— Довольно рослая и мускулистая, если меня память не подводит.
— Я была молода… — И тут же поправилась: — Моложе.
— Кстати, Аарон в курсе, сколько тебе лет? — Саймон посмотрел на нее. Точнее, попытался посмотреть: зрачки раскатывались в стороны, как шары на бильярдном столе.
Кларисса кивнула:
— Конечно.
— Аарон знает твой возраст? — заплетающимся языком повторил он, совсем как Дадли Мур в роли Артура.
Она опять кивнула.
— Аарону известно, в каком году ты родилась? — не унимался Саймон.
Она покачала головой:
— В деталях — нет. Твоя взяла. Меня с тобой никогда больше чем на три вопроса не хватало.
— Точно, — согласился Саймон. — Так что же нам делать, мисс Кларисса?
— В смысле?
— В смысле — нас.
Кларисса протянула руки, чтобы согреть их у «огня». Ей нужно было время, чтобы собрать мысли, разбежавшиеся по углам, как старые ленивые мыши.
— Саймон, никаких «нас» не существует, — наконец заявила она с фальшивой уверенностью. — Я тысячу лет тебя не видела, а потом ты вдруг объявляешься. Мало того, еще и надеешься, что я тебя ждала все то время, пока ты развлекался со своими безголосыми профурсетками. Есть хочешь? Умираю с голоду.
— Я так устал от этой жизни. Мне все опротивело, Кларисса. Я хочу… — Его мысли сошли с накатанной колеи.
— Чего ты хочешь?
— Сама знаешь.
— Я знаю только одно: Аарон меня любит и мы поженимся.
— Кларисса, мы подходим друг другу. Вот так… — И Саймон пьяным жестом попытался переплести пальцы. — Мне надо было это раньше понять… Я всегда был уверен, что ты здесь и…
— Жду тебя? — уточнила Кларисса.
— Ты никого не ждешь, Кларисса.
— Есть хочешь, спрашиваю?
Кларисса устала, а от усталости ей всегда хотелось есть. И от недосыпа хотелось есть. И вообще ей хотелось есть просто от того, что она есть.
— Ага, — сказал Саймон.
— Отлично. Бургеры у Томми на Ла Синега? Хочу самый большой, пятислойный, и… не знаю… какой-нибудь молочный коктейль.
— Я не сяду за руль. Кажется, я при парковке раздолбал какой-то «фольксваген».
— Боже, мне нужно лечь. — Кларисса посмотрела на часы, которые на двенадцать минут то ли спешили, то ли опаздывали… В любом случае был уже пятый час утра.
— Я останусь?
— Саймон…
