Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…
Медовый месяц мы провели в Марокко. Я так и не узнал тогда, что это за страна. Все время я пребывал в постели. На Элеоноре. Глядя сверху в ее покорные, спокойные серо‑голубые глаза. Или лежа на спине. Глядя в потолок гостиничного номера, в то время как она с энтузиазмом забиралась на меня. Ей это нравилось. Ей нравилась активная позиция. «Давай я тебя трахну», говорила она. И трахала. Опять и опять, и опять.
Потом мы вернулись домой, в шато. И все изменилось. Не могло не измениться. В шато я жил настоящей жизнью. У меня было дело, которое я должен был делать. Это был мой Долг. Но в этом случае я исполнял свой Долг с любовью. Я был привязан к земле и виноделию.
Нетерпению и безумству пришлось отступить. Но не до конца. К несчастью, Элеонора была подобна кролику. Если она не могла заниматься этим постоянно, она пребывала в раздражении. Говорила, что я ее не люблю. Я ее любил. Но она истощила мои силы. Я был просто вычерпан до дна. Мне нужно было отдохнуть от этого невообразимо бессмысленного траханья. Вскоре я понял, говорить с ней мне не о чем. Почти совсем не о чем.
Кроме того, у нее не было ни малейшего представления о том, как вести хозяйство в большом шато. Она стала хозяйкой, но это для нее ничего не значило. Научиться этому ей нисколько не хотелось. Ее интерес к тому, чем я занят целыми днями, равнялся нулю. Она никак не участвовала в моих делах. Через год после свадьбы возникла новая проблема. Она помешалась на моем отце. Она постоянно говорила о нем. Его общество разжигало ее. Она страшно воодушевлялась, возбуждалась сверх меры, говорила низким хриплым голосом. В его отсутствие она погружалась в уныние. Становилась угрюмой, разражалась вспышками гнева.
Она по‑прежнему хотела бесконечно предаваться со мной любовным утехам. Но мой интерес к ней исчезал с бешеной скоростью. е поглощенность Себастьяном все прояснила. Я понял, что она хочет заменить меня моим отцом. Или спать с нами обоими. С кем получится. Это открытие привело к краху нашей интимной жизни. Оно сделало меня импотентом.
Мы развелись.
Развод влетел мне в копеечку. Но оно того стоило.
К счастью, несмотря на весь этот эротический марафон, от этого достойного сожалению брака не было детей.
Желая самого себя наказать, в двадцать шесть лет я женился еще раз.
Я познакомился с Жаклин де Броссар в Экс‑ан‑Прованс. Она была дочерью захудалого барона и жила неподалеку от шато. В начале меня привлекло в ней то, что она хорошо ориентировалась в жизни поместья. И знала землю. Плюс ко всему, она обладала великолепным телом. Взгляды у нее были незамысловатые. Но знаменитый французский шик, чувство стиля вполне компенсировали это несоответствие внутреннего и внешнего.
Мой выбор показался мне весьма достойным. Почти идеальным. У нас было много общего. Мы прекрасно совмещались. И все равно, брак распался уже через год. Две вещи интересовали ее в жизни. Первая — как тратить мои деньги. Другая — неверность. Эта моя жена явно не собиралась укладывать к себе в постель моего отца. Насколько мне известно. Просто ее дорожка скрещивалась с каждым вторым мужиком, встреченным ею.
Мы разошлись.
Я дал клятву никогда больше не жениться.
Теперь я живу во грехе.
Моя любовница — англичанка. Ее зовут Кэтрин Смит. Она образована, умна, даже интеллектуальна. Пятьдесят лет назад ее назвали бы синим чулком — она окончила Оксфорд, довольно известный историк, пишет на исторические темы, читает лекции.
Она показалась мне на редкость красивой. Рыжеволосая, зеленоглазая, с бледным лицом.
Иногда Кэтрин напоминает мне мою Необыкновенную Даму. Как и дочь Необыкновенной Дамы Вивьен, Кэтрин старше меня. На пять лет. Значения это не имеет. Я всегда предпочитал женщин старше себя. Мы познакомились в Париже в августе 1994 года. Она была там вместе с английским журналистом, моим другом Диком Викери. Я решил, что у них роман. Но ошибся. Они были просто добрыми друзьями.
Мы с ней стали больше, чем просто добрыми друзьями. Через несколько дней. Я люблю умных женщин. Они меня стимулируют. Оживляют. Кэтрин — это гораздо лучше, чем безмозглое траханье. Она — предел мечтаний.
Она приехала ко мне на Рождество. Тогда‑то я и предложил ей пожить со мной. Она согласилась. Мы вместе проводили старый год, встретили новый. Пили шампанское на крепостном валу. Произносили тосты в честь друг друга. Вместе пьянели.
Мне казалось, что 1996 год открывает удивительные перспективы. Особенно с такой предпосылкой, как Кэтрин. Неограниченные перспективы.
— Я не могу обещать, что женюсь на тебе, — сказал я ей после рождества.
— Жениться! — воскликнула она негодующе. — Да кому то нужно! Уж конечно, не мне. У меня нет ни малейшего желания быть связанной с кем‑либо законными узами, в том числе и с присутствующими. Я люблю независимость. И не ставлю совей целью потерять ее.
Так я и нашел себе пару.
Прошло семь месяцев после нашей первой встречи, а я все еще был очарован этой умной женщиной. Кажется, очарован ею и сейчас.
Я медленно шел к шато, вырисовывающемся впереди каменной громадой. В это февральское утро он словно светился. Белесый солнечный свет отражался от его многочисленных окон. Гребни крыши из серой черепицы и башни казались темными пятнами на подернутом дымкой голубоватом небе.
Остановившись, я посмотрел на шато, возвышающийся над обширными зелеными лужайками, садом и широкой каменной террасой.
Отсюда в любое время дня открывается самый великолепный вид на это прекрасное здание XVIII века. Сейчас над лужайками поднимался туман, и, освещенный мягким утренним светом, шато являл собой захватывающее зрелище.
Я испытывал удовольствие от того, что он принадлежит мне.
Я взглянул на часы. Почти девять. Время идти завтракать с Кэтрин.
Я нашел ее в библиотеке. Она работала там с семи утра.
— Какой ты славный, — сказала она, поднимая голову, когда я вошел. — Несешь мне завтрак, не иначе. Балуешь меня.
— Завтра будет твоя очередь. — Я поставил большой деревянный поднос на кофейный столик у камина и сел.
Она тут же присела рядом. Мы пили кофе с молоком из больших чашек и поедали теплые свеженькие булочки с маслом и домашним малиновым варением.
— Джек, это убийственно.
— Ты говоришь это каждый день.
— Три минуты на губах, да полгода на боках, — пробормотала она, качая головой. — Я завтра же перехожу на диету.
— Ты мне нравишься такая, как есть.
— Я толстею, живя здесь, Джек.
— Хочешь уехать?
— Нет, конечно же нет, глупый, — повторяла она, смеясь. — Это место неотразимо.
