Галина Лифшиц - Невеста трех женихов
Собственно, они до этого почти и не знали друг друга. Виделись пару раз мельком. Просто драгоценный журнал давал им общий знакомый. Он-то и посоветовал вместе читать, иначе совсем времени не хватит. Практичный и разумный совет.
Они читали.
Ее родители, с пониманием относившиеся к тому, что некоторые книги приходится проглатывать с невероятной скоростью, да еще и ночами, улеглись.
Они читали. Внимательно, цепко, чтоб все вобрать в себя навсегда. И чтоб успеть.
А под утро стали целоваться. Жадно, как исстрадавшиеся от жажды в пустыне. Просто умопомрачение нашло. Целовались, ласкали друг друга, ничего не выгадывая, не планируя, не загадывая. Все у них было тогда впервые. Любовь накрыла. Задыхались от любви. От судьбы. А разве не судьба? И если бы не книга! Не было бы общей судьбы. Но тогда, в день после той ночи, Люба в своем институте сгорала от любви. Она провела бессонную ночь, но совсем не хотела спать. Ей бы увидеть еще раз того, с кем читала она волшебную книгу. А он, может быть, и не придет больше никогда. Решит, что она доступная, развратная. Без ухаживаний и просьб бросилась в объятия к незнакомому практически парню. Она, кстати, ни капельки об этом не жалела. Упрекала себя в одном: надо было позвать вечером в гости. Пообещать очередную редкую книгу и…
Возвращаясь домой, увидела его издалека, стоял у ее подъезда со свертком под мышкой.
Она не бежала к нему. Летела. Ноги земли не касались. Точно.
– Вот, смотри, что мне на одну ночь дали, – развернул он сверток.
Люба пыталась прочитать название и не смогла. Какая разница!
Дома никого не было. До возвращения родителей с работы оставалось часа три, не меньше. Им все равно не хватило. Хотя на чтение они не потратили ни одной минутки. Только друг на друга.
Так и «читали». Недолго. Пару недель. Потом он пришел за ней в институт и повел подавать заявление в загс. Объяснил, что они оба так долго не протянут, если ни днем, ни ночью не спать. Ей до восемнадцати оставалось три недели. Заявление поначалу не принимали. Он объяснил, что вступать в брак можно в первый же день по достижении совершеннолетия. Но как осуществить это право, если они не примут заявление сейчас? Тетки страшно поразились стройности рассуждений и неоспоримой правоте влюбленного юноши. Подчинились. И расписали их в день ее рождения.
Грех они, конечно, тогда совершили, не попросив родительского благословения. Боялись, что те станут скандалить, требовать подождать, подумать. А о чем думать, когда они отодраться друг от дружки не могут. И в своих учебных заведениях ни о чем другом не мечтают, как вжаться, слиться, отдаться своей любви, чтобы хоть чуть-чуть полегчало, чуть-чуть получилось бы дышать…
В день Любиного рождения учиться они не пошли. Поехали расписываться. Потом гуляли на Ленинских горах. Их окружал дикий лес, ни души вокруг, тишина. Запах листьев, земли. Люба опять не чувствовала земного притяжения, хоть и лежала на траве в объятиях любимого. Мужа! И он ничего не сознавал… Только повторял:
– Все по-прежнему, ничего не изменилось. Я схожу с ума от тебя. Я уже сошел с ума. Ты – жена. Но я боюсь тебя потерять не меньше, чем вчера и позавчера. Только вот так, когда делаемся одним целым, верю себе и своему счастью.
Они были одни в раю. Деревья, птицы, небо, шелест листьев, если набегал ветерок. Их наивное бесстыдство, их ласки, их уверенность друг в друге, открытость любви.
Поверив, наконец, самим себе, что все это не сон, что теперь они и ночью, и днем, и когда захотят могут, не прячась, принадлежать своему чувству, новоиспеченные муж с женой отправились отмечать Любин день рождения. Конечно, едва переступив порог, тут же сообщили родителям о сюрпризе.
Неожиданно для них новость была воспринята на ура. Зять пришелся Любиным родным очень по душе. И понравилось, что удался замечательный праздник. С гостями, подарками, песнями и плясками. Настоящая свадьба! Чего еще душе желать?
Так и зажили, душа в душу.
И вот он нашел другую Маргариту. Тут Сесилька явно не выдумывала, откуда бы ей знать такое?
Но опять же Люба поняла. Он говорил о той книге, как о проводнике любви. Он ждал от Сесильки духовного родства, подсказывал ей путь. Бедный. Бедный.
Люба рассказывала Свете об их с мужем любви, близости, страсти так, будто все это никуда не ушло, будто все происходит с ней сейчас: ожидание объятий, ласк, чуда. И Света откликалась на эти рассказы всем сердцем, вспоминая свою любовь. Не с Марио, нет. С забытым, казалось, навсегда Сережей. Ее Сережей.
С Марио все было хорошо. Они никогда не ссорились. Радовали друг друга. Выходили вместе в свет. Их близость давала невероятное наслаждение. Скорее даже вожделение. Марио хорошо знал технологию процесса. Так Света про себя называла то, что между ними происходило.
– Встань так! Наклонись чуть-чуть! Повернись, дорогая. Теперь попробуем по-другому… Не мешай мне, милая, сейчас почувствуешь. Да? Да??? Я улетаю!!! А ты? Вот! Я нашел! Это тут! Запомни!
В результате всегда получалось дикое удовольствие. Такое, что оба рычали, стонали, вопили. Происходило постоянное обучение. И – использование. Словно Света была новым электроприбором, нужным в хозяйстве, многофункциональным, который надо хорошенько, досконально исследовать, чтобы использовать все его возможности. Но «прибор» не имел права чего-то не хотеть, от чего-то отказываться. «Прибор» имел обязанность привыкнуть, доверять пользователю в том, что именно приятно и вкусно во время, отведенное на его эксплуатацию. Марио проявлял бережность и осторожность, нежность и терпение, но никогда не отказывался от своих намерений, какими бы поначалу они ни казались дикими его жене.
– Ты просто неопытная. Ты не знаешь. Это надо распробовать, втянуться. Давай, давай, тебе понравится, когда поймешь…
Света знала, что даже если она нечеловечески устала, недомогает, грустит, это ровным счетом ничего не значит для мужа. Не потому, что он жесток и невнимателен. Потому, что уверен в своем праве на удовольствие, как и в том, что она это удовольствие получает вместе с ним, и в результате всегда выходило именно так. Но часто – через переламывание себя, внутреннее насилие над собой.
Иногда Свете хотелось просто лежать в объятиях мужа. Молча и спокойно лежать, чувствуя родное тепло. Он этого не понимал.
– Не ленись! Это залог нашего общего счастья!
И она подчинялась, раскручивалась на вожделение.
«Интересно, а когда я забеременею, он все равно будет требовать от меня всего этого, когда и сколько захочет? – задавала она себе важный вопрос. И отвечала: – Что, собственно, для него-то изменится? Конечно, будет». Это все было не так страшно. Просто – по-чужому. Как отработка, честная и добросовестная, своих трудовых обязанностей.
