Маргарита Южина - Портрет супруги слесаря
Жена исправно ходила на работу, или же Мефодий сам выбегал за хлебом и… и успевал заскочить к своей гадалке. Валя хоть и стала жутко ревнивой, однако опыта выслеживать супруга у нее отродясь не водилось, поэтому она ни о чем не догадывалась. Но сам-то Мефодий знал! И теперь его это сильно тревожило. Он не мог уже смотреть, как Валентина старается ему угодить во всем, не мог видеть ее таких покорных глаз, не мог… Не мог, и все! И не потому, что он вдруг перестал любить супругу, а просто не мог носить груз вины. А сбросить этот груз теперь уже было невозможно.
Мефодий не хотел ничего менять, он не собирался уходить из дому, не собирался жить с Зинаидой, хотел, чтобы все было как прежде. Но все уже поменялось. Во всяком случае, для него.
– Вот так… – грустно вздохнул Мефодий Сидорович, виновато взглянув на сына. – И как дальше быть? Прямо уму непостижимо.
– Так ты сюда и перебрался, чтобы у тебя время свободное было? – спросил Володя.
– И поэтому тоже, – согласился отец, но тут же выпрямился. – И все же в основном из-за запаха. Тут же такая химия!
Володя потер подбородок, а потом взглянул на отца.
– Пап, да и бог с ним, а? Ну было и было. Теперь уже ничего нет, – просто решил сын. – Тем более что нашей маме это пошло на пользу. Больше этого не повторится, правда же?
У отца с надеждой сверкнули глаза:
– Не повторится… А только… Зинаида же тоже… одинокая женщина, она мне помогла. Я-то к ней не собираюсь… Володя, я даже боюсь к ней заходить, чего ж она все Мин Херц да Мин Херц? Какой я ей Петр Первый? А только… некрасиво как-то получится.
– Ну, скажем, она тоже не совсем красиво поступила, – развел руками Володя. – Она ж попросту хотела тебя из твоей семьи к себе перетянуть! Но не случилось. Тебе помогла и себе поможет. Ты, думаешь, один такой к ней со своими бедами-печалями приходишь?
– Думаю, один. Потому что за все время ей никто больше никогда не звонил. И не приходил тоже.
– Ничего, побольше рекламы даст, и придут, – пообещал сын и твердо заявил: – Короче, так: ты больше к этой своей гадалке ни ногой! С матерью ведешь себя по-новому, как тебя научили, но не зарывайся. А про эти сеансы никто никогда не узнает, понял?
– А если… если Зинаида будет звонить? – осторожно поинтересовался отец.
– Она знает твой домашний адрес?
– Н-нет… я не говорил.
– А домашний телефон?
– Зачем? Ведь тогда Валя могла подойти, она только сотовый знает.
– Тогда никаких проблем.
С этими словами сын взял телефон отца, вытащил пластиночку с картой и подмигнул растерянному Мефодию Сидоровичу:
– Сейчас пойдем домой, я тебе новую куплю, маме скажешь, что я тебе тариф выгодный нашел.
– А если когда-нибудь… – все еще опасался Мефодий Сидорович. Но сын его перебил:
– А если когда-нибудь, то ты скажешь, что это фанатка твоего искусства, с навязчивыми идеями. Тем более что мама и сама верит, что у тебя этих фанаток уже целый батальон. А сейчас пойдем, Машка уже весь телефон оборвала… Пап, ты портрет-то мамин забери.
– Да ну его… не нравится он мне, прямо хоть вой. Говорил же, не портретист я! Мне б пейзажи…
– Мама тоже не портретист, поэтому возьми – пусть завтра на рынок его отнесет, подружкам покажет.
Едва сын с отцом переступили порог, как на них накинулась прежняя Валентина – грозная и раздраженная:
– Ну и где вас носило, я дико интересуюсь?! Я тут сижу, крошки во рту…
– Эт-то что такое?! – рявкнул Мефодий, изо всех сил стараясь показать сыну, чему он научился. – Я тебе что, мальчишка, что ли, чтоб ты так на меня кричала?! Я ведь и того… Уйти могу!
Валентина икнула, кивнула и покорно шмыгнула носом:
– Мефодий, ну так я же… я же переживала. Да и голодные мы с Машенькой.
– Голодные так не кричат. У них сил нет, – разумно заявил глаза семейства. – Ступай, приготовь мне чистое полотенце, я буду душ принимать.
– Ага… – тут же кинулась за полотенцем Валентина.
– Видал? – важно кивнул в сторону жены отец.
– Я тебе сразу говорил, давно так надо было, – поддержал отца Володя, но тут из кухни вышла Маша.
– Ну-у-у? – уперла она руки в бока и хищно прищурила глазки. – А тебя где носило? Я тут с самого обеда кручусь как белка в колесе, крошки во рту не было, а он! Сейчас вообще кормить не буду, если ты сытый!
– Пап, – осторожно покосился на Мефодия сын, – ты это… ты телефончик-то все же не выкидывай… Ну тот, специалиста… Да чего ты на меня накинулась?! Видишь – отец портрет мамы дорисовывал! Ничего в искусстве не понимают, а туда же – «почему так поздно?» Рафаэль вообще свои картины целыми пятилетками писал!
– Мама! – крикнула в комнату Маша. – Они хотели вообще через пятилетку прийти. Вы представляете?!
Но Валентина ничего уже не представляла. Она держала в руках полотно со своим портретом и не могла налюбоваться.
– Мо-о-о-о-ня! Да ты ге-е-ений! – восхищенно пропела Валентина, но, взглянув на невестку, тут же исправилась: – Я хотела сказать – Мефодий! Нет, это ж надо меня так намалевать! И ведь вылитая я! Даже платье мое! А Люк-то как получился! И Боника… Мефодий, я вот тут не поняла глубокой мысли – а почему Боника у меня на руках, а Люк на полу присел? Он что, не утерпел и делает лужу?
– Ма-ама! – задохнулся от возмущения сын.
– Я ничего-ничего, я просто так… поинтересоваться.
– Валентина, Люк – мужчина, поэтому самостоятельно восседает на полу, – важно пояснял Мефодий. – А присел… потому что он еще маленький, и у него лапы разъехались. И еще у меня тут клякса образовалась, пришлось его написать в такой позе.
– А я сразу поняла, что здесь заложена глубокая идея! – с придыханием проговорила Валентина и звонко чмокнула супруга в щеку.
Наверное, у Мефодия Сидоровича действительно были способности художника. Правда, на портрете Валентина Адамовна была намного тоньше, моложе, и платье выглядело куда шикарнее – но разве не этого хотят все, кого изображают художники? И пусть собачки вышли куда лучше, чем их хозяйка, но ведь смотреть-то будут не на них! И потом, надо отдать должное – у них и морщин меньше… Да вообще нет никаких морщин!
– Мефодий, я сейчас же побегу покупать рамочку, – заторопилась Валентина. – Сюда надо такую… Нет, Мефодий, у нас в магазинах только маленькие, а сюда надо такую… Чтобы ух! И обязательно с позолотой… Где же взять-то такую?
– Мама, ничего страшного, – тут же успокоила ее Маша. – Вы только представьте – как вы потащите картину в раме завтра на рынок? А так ее можно свернуть и… запросто повесить на гвоздиках.
– На каких гвоздиках?! – взвилась Валентина. – Ты хочешь, чтоб потом ткань поползла? Чтобы на мне дырки светились? Это же для потомков! Нет, завтра я сама буду держать в руках это полотно, пусть люди любуются. Ничего, я потерплю.
