Лариса Уварова - Букет кактусов
Бориса Жемчужникова Саша увидела только однажды: еще утром, когда судья вызвал его для дачи свидетельских показаний. Увидела в первый раз с тех пор, когда все это началось. И, по всей видимости, в последний.
Почему-то им даже не устроили очную ставку в ходе следствия, хотя девушка ждала этого: она хотела заглянуть в честные глаза своего бывшего «ангела-хранителя». Хотела она этого и теперь, в суде. Но его глаза были неуловимы – как и его слова, как и его мысли. Лишь один-единственный разок они скользнули к ее лицу, но глянули как бы сквозь него...
– ... У подсудимой есть вопросы к свидетелю?
– Вопросов к свидетелю нет.
Александре казалось, что перед ней стоит, демонстрируя свой волевой профиль, совершенно незнакомый ей человек. Как будто она в первый раз услышала его красивую фамилию, звучное, запоминающееся имя... Вот ведь странно: в тот день, когда Саша действительно впервые увидела Бориса – первого сентября восемьдесят девятого – все было с точностью до наоборот.
В ту минуту, в зале суда, Александра впервые за много-много дней вспомнила о своей любви к этому человеку. Разглядывая знакомого незнакомца с интересом и удивлением, она вдруг озадачила себя вопросом: «А люблю ли я его до сих пор?» Нет, не так! Она спросила: «Разве я его все еще люблю?» И удивилась еще больше, когда поняла, что уже не может ответить утвердительно.
За день до суда Елена Марковна передала ей записку от тети Оли, маминой подруги из родного Звенигорска.
«Шурочка, дружок! Ты прости Бога ради, но маму я на суд не пущу. Ей не выдержать... Сама постараюсь приехать, но не обещаю: мой отец совсем плох. Мы все за тебя молимся! Уверена, что скоро весь этот ужас кончится, и ты снова будешь с нами».
На суде тети Оли не было. Мамы, конечно, тоже. «Значит, ей совсем плохо: иначе она бы непременно приехала! Но так даже лучше: умерла бы прямо здесь, когда читали приговор. Такого она не ожидала. Такого я сама не ожидала. Такого нельзя было ожидать... Мамочка, милая моя, бедная! Увижу ли я тебя еще?! Прости меня, прости...»
Областной суд рассмотрел кассационную жалобу по уголовному делу номер 1313 в рекордно короткий срок – за неделю. Александра Александрова, осужденная по статье 103 УК РСФСР, спокойно кивала головой и с едва заметной усмешкой смотрела на члена коллегии адвокатов Елену Гольдштейн, которая срывающимся голосом читала ей определение «суда второй инстанции». «Судебная коллегия не считает возможным удовлетворить... Приговор... оставить без изменения».
До верховного Фемидиного ведомства никто так и не дошел: адвокат Елена Марковна Гольдштейн, дочка которой только что блестяще сдала вступительные экзамены на юрфаке, отбыла в срочную командировку в Соединенные Штаты Америки, перепоручив свою подзащитную молодому коллеге. Коллега был очень занят, а подзащитная – не слишком настойчива, поэтому сроки подачи апелляции в Верховный Суд были упущены, и приговор благополучно вступил в законную силу.
Первого сентября, когда во всей еще единой стране самым актуальным был вопрос: «А что вы делали девятнадцатого августа?» – спецвагон какого-то «пятьсот-веселого» поезда уносил Сашу Александрову в те места, которые черт знает почему называют не столь отдаленными. Ей еще предстояло убедиться, что это – чья-то шутка, или злая, или горькая. Женской колонии в солнечной среднеазиатской республике, куда этапировали Александрову, оставалось быть советской всего три месяца, но будущей заключенной, разумеется, об этом не было известно. Да и кому вообще было известно, что нас ждет, – еще за три месяца до конца?!.
Зато уж на сакраментальный вопрос, которым граждан России – уже более года независимой, но еще не свободной! – проверяли на верность идеалам демократии, Александра могла ответить со всей определенностью: «Сидела».
... По странному совпадению, именно в этот день Борис Феликсович Жемчужников, который только что вернулся в город с летних заработков, без всяких видимых причин нокаутировал зеркало в своей двухкомнатной квартире на улице Комиссаржевской. Спокойно брился, смотрел в свои спокойные стальные глаза – и вдруг...
«А ты на самом деле дерьмо, Жемчужников. Большое дерьмо!»
Он с удивлением посмотрел на осколки зеркала в раковине, на свой окровавленный кулак – и добавил:
– А еще дурак!
Книга третья. Возвращение
14
– ...Эй, господин-товарищ таможня! Скорее давай «добро», у меня все о'кей.
За спиной младшего таможенного чина замаячила лысина его непосредственного начальника.
– Оформляй, Рашидов, у Ребрицкой все чисто.
«Еще бы не „чисто“, козел безбородый! После той кругленькой суммы в баксах, которую ты получил в лапу...
Эффектная пассажирка чартерного рейса Стамбул-Москва сердито вырвала из рук клерка проштампованные и подписанные документы и отошла от стойки.
Тут блудную дочь России атаковали самодеятельные носильщики, и секундная ностальгия мгновенно отступила под натиском привычной деловитости. Минута ушла на то, чтобы наметанным глазом выбрать на рынке услуг подходящий «товар» и распределить между четырьмя наемными руками три огромных полосатых сумки и одну черную. Себе «челночиха» оставила полиэтиленовый пакет – тоже, кстати сказать, не маленький.
– Полный вперед, други! К такси. И не вздумайте «сделать ноги»: стреляю без предупреждения!
– Мадам изволит шутить, – отозвался тщедушный мужичонка лет пятидесяти с очками доцента и лысиной профессора. – С таким багажом не то что «сделать ноги» – впору их протянуть! И что только вас заставляет этим промышлять, девочки?..
– А вас, мальчики? – парировала вновь прибывшая. – Интуиция мне подсказывает, что и вы не всегда таскали сумки в аэропорту, милейший. Небось, тоже вузовский диплом имеете, а?
– Даже два, – усмехнулся «доцент». – Плюс незаконченная диссертация и четыре запатентованных изобретения...
– «Вышли мы все из народа», – подвел итог второй носильщик, высокий мрачного вида субъект, густо поросший растительностью на всех открытых для обозрения участках. – Знаем, кому спасибо сказать за все хорошее, мать их... С вас будет пятерка за все, хозяйка.
Вся троица двинулась к стоянке такси. Вокруг волновалось и шумело человеческое море, бурные пестрые волны которого так и норовили разметать маленькую полосатую флотилию во главе с «флагманом», закованным в кожаную броню. Был час прилива, в течение каких-то пятнадцати минут объявили прибытие сразу нескольких рейсов. Чертыхаясь то тише, то громче, а то и вовсе ненормативно, Ребрицкая прокладывала курс в давно освоенном фарватере.
Внезапно она вздрогнула и остановилась – точно корабль, на полном ходу пораженный торпедой.
