Шум дождя (СИ) - Ру Тори

На глаза наворачиваются слезы облегчения, и я с жаром шепчу в темноту:

— Извини. Лиза, я не хотела тебя обидеть. Мы сделаем этого придурка Фантома, вот посмотришь! Я заставлю его пожалеть о содеянном.

Но в ночной тишине раздается лишь тяжкий вздох и шуршание одеяла.

29

Экзамены в художественном колледже сданы, сегодня у Лизы начинаются пленэры, и я специально просыпаюсь пораньше, чтобы пожелать ей удачного дня. Тогда же и выясняется, что моя безобразная выходка не прощена — ни проронив за завтраком ни единого слова, Лиза быстро одевается, берет этюдник и складной стул и хлопает дверью.

Ситуация по-настоящему меня беспокоит. Сделав ей больно, я сделала больно себе… Папа, с детства внушавший простую истину о том, что к людям нужно относиться точно так же, как хочешь, чтобы те относились к тебе, оказался прав на двести процентов. И пусть он сейчас далеко, но, из-за последних потрясений, стал мне еще дороже и ближе, тогда как мысли о матери снова отодвинулись на ненужные задворки памяти и вызывают лишь сожаления.

Я виновата перед Лизой и сопереживаю ей всем сердцем — сама недавно побывала в ее шкуре и чуть не задохнулась от боли при виде той идиотской фотографии Шарка и долговязой. И я готова хоть сейчас бежать и мстить этим подлым, заносчивым типам за Лизу, но прекрасно осознаю, что закуситься с ними в открытую у меня нет ни сил, ни возможностей.

Пью остывший, безвкусный чай, жую твердый сыр и крепко задумываюсь над происходящим. За считанные дни моя жизнь круто изменилась, и еще круче изменилась я сама. Тоска ушла, вернулись решимость и присутствие духа, и по нейронам курсирует искрящееся, гудящее электричество. Я не могу сидеть на месте — в четырех стенах муторно и тошно, и я вот-вот взорвусь от незаданных вопросов и потребности в дельном совете.

Хорошо, что Спирит забрасывает чат дурацкими сообщениями по типу: «Я на блошином рынке. Какой худак интереснее?» и демонстрирует ярко-оранжевую и кислотно-зеленую толстовки, или: «В свободное время я подрабатываю курьером. Смотри, в какую местность меня занесло!» и присылает загаженный пустырь за богатыми домами местной элиты. Вероятно, в том коттедже живет лицемерный Шарк — в его характере хвалиться броским фасадом, за которым скрывается грязная, похожая на помойку сущность.

Я почти слышу беззаботный смех Спирита и тоже смеюсь. Солнце настойчиво проникает сквозь штору, светит во всю мощь, отражается от сувениров, сделанных руками Анны, и я вдруг улавливаю в их мельчайших деталях завораживающую, живую красоту. Помимо эстетического, чисто рационального удовольствия, она дарит разнообразные, непередаваемые оттенки эмоций — я теперь тоже воспринимаю окружающий мир не только зрением, но и душой, и он, впервые за много лет, кажется по-настоящему полным.

Я адски скучаю по Спириту — всхлипываю от нехватки свежего воздуха, не знаю, чем занять мысли и натурально не нахожу себе места.

— Я в курсе, что ты занят, но… Мы можем увидеться? — набравшись смелости, строчу я и без всякой надежды откладываю телефон, но Спирит мгновенно отвечает:

— С радостью! — его фраза перемежается желтыми смайликами с сердечками у губ. — Через полчаса поднимайся на крышу. Буду ждать тебя там.

***

С усилием отодвигаю металлическую дверь чердака, и теплый влажный ветер бьет в лицо. Солнечные лучи заливают крышу жидким золотом, из мелкие луж на покрытии поднимается пар. В груди теснятся восторг и ликование, на глаза наворачиваются слезы радости и хочется во весь голос закричать. Я избавилась от мутных, глубинных страхов и стала целой — обрела утраченные воспоминания и… его. Сияющего блондина неземной красоты в ослепительно-белой футболке, сидящего в паре метров от края.

Ослабевшие коленки подкашиваются. Плюхаюсь рядом с ним и рвано выдыхаю:

— Привет!

— Привет, Юша! Держи! — оживляется Спирит и протягивает мне фарфоровую фигурку летящего голубя. — Дед с барахолки сказал, что она из Франции. Увидел и подумал о тебе.

Он обдает меня ароматами лета, мяты и светлой грусти, откровенно любуется, и в отражении его расширенных зрачков я вижу себя. Борясь с головокружением, прячу подарок в карман и откашливаюсь:

— Спасибо… Расскажи про свою повседневность, про работу, про «земное» прикрытие. Как именно ты живешь?

— Как и все люди, — Спирит отводит глаза и смотрит в пронзительную глубину июньского неба — в ней кружит белый голубь, и я в знак приветствия машу ему рукой.

— То есть, никто не знает, что ты… не совсем человек?

— А тебя настоящую многие знают? — он усмехается, и я наконец вспоминаю, что шла к нему не за романтикой, а за мудрым советом.

— Это верно… Моя жизнь скучна. Стоило вырваться за привычные рамки и попытаться о себе заявить, и начались неприятности. Надо мной посмеялся взрослый парень, я проштрафилась перед папой, наговорила лишнего Лизе, а она ведь и так страдает…

— Твоя сестра все еще переживает из-за этого тупого подражателя с высветленной башкой?

— Неужто Фантом кому-то подражает? — ахаю я. Спирит многозначительно прищуривается, но неожиданно меняет тему:

— Юш, заявись на конкурс стрит-арта.

— Чего? — до меня с трудом доходит, что он имеет в виду престижный и пафосный фестиваль граффити, стартующий через два дня, и настроение мгновенно портится. — Какой еще конкурс… У меня и работы-то нет…

— Не проблема. Мы ее подготовим! Прикрепишь к заявке фотографию — для отбора этого будет достаточно.

Спирит легко поднимается, подходит к кирпичной постройке котельной, достает из рюкзака три баллончика с краской — синей, голубой и белой — и, встряхнув, быстро набрасывает силуэт голубя. От его выверенных движений и сосредоточенного, но отстраненного вида, от четких линий и плавной растушевки его рисунка, от изображения волшебной птицы, летящей за мечтой, щемит в груди. Спирит настоящий профессионал, если умеет вот так…

Сколько еще секретов он прячет, и сколько фактов я не знаю о нем?

— Ты внушал себе, что меня не существует. Но тебе же кто-то объяснил, как все устроено? — я специально сбиваю его с волны, но Спирит не злится — оборачивается и спокойно поясняет:

— Я всегда знал, кто я и как появился на свет. И что где-то есть девочка, частью которой я являюсь, и все горести завязаны на ней. Я постоянно сбегал к театру, всеми вечерами сидел на ступенях под старыми афишами и смаковал свою тоску… Но однажды рядом села пожилая шикарная дама. Спросила, как я себя чувствую и разъяснила, что я такой не один. Что о нас даже ходят легенды, а молва не берется из ниоткуда. Что этот мир принадлежит и нам, и что люди тоже умеют страдать. Прима — самая сильная из нас, сгусток миллиона энергий, ведь ее призвал целый город. Это она направила меня, показала других призванных, ответила на все вопросы. С тех пор я перестал забивать на учебу, принял себя и правила игры и тоже начал рисовать.

— Вот как… Значит, ты художник, — я снова окидываю взглядом его до неприличия идеальную работу и подавляю горькую зависть: — А почему не заявишься сам?

— Не считаю нужным, — Спирит галантно подает мне руку, помогает встать, вручает баллончик и подначивает: — Давай. Твоя очередь!

— И что я должна изобразить? Снова голубя? — я схематично воспроизвожу рисунок Спирита, но мой — проигрывает ему по всем статьям, и я с досадой констатирую: — Если уж ты не решаешься поучаствовать… То мне не светит вообще ничего.

— Да хоть меня! — Спирит принимает позу модели, выдает обворожительную, глянцевую улыбку, но тут же становится предельно серьезным: — Все призванные несут отпечаток личностей своих создателей. Да, моя история уникальна: меня создал маленький человек, и сам я пришел сюда маленьким. Я живу эту жизнь практически с нуля и многому научился сам… Но способности передала мне именно ты. Просто осознай: ни один призванный не может превзойти своего человека в его талантах.