Лиза Коветц - Женский клуб по вторникам
— Ага, но мы-то горим, — рассмеялась Джонелла.
Он заржал, как самец гориллы, и бросил потную рубашку в Лакс.
— А теперь брюки, — продолжала Джонелла.
— Нет.
— Ну, давай, малыш.
— Мне надо работать.
— И что с того?
— На мне нет трусов.
— Упс.
— Так, значит, представление закончено? — спросила Лакс.
— Ага, он не хочет вымазать свой член в краске.
— Его можно понять.
— Да пошли вы обе к черту, сумасшедшие шлюхи. Не пытайтесь залезть ко мне в штаны.
Он провел валиком по стене, и все пятна исчезли под новым, чистым слоем краски. Будущий владелец сможет потом выкрасить стены в любой цвет.
— Как работа? — поинтересовалась Джонелла, отдраивая раковину.
— Отстой, — ответила Лакс, протирая холодильник. — Как материнство?
— Отстой. Но малыш — просто чудо. Карлос вернулся в дом своей мамочки, чему я рада, потому что, Господи, он ведь козел последний!
— О, да, Карлос козел еще тот.
Они засмеялись, и Джонелла шлепнула Лакс по плечу одним из тех дружеских жестов, после которых остаются синяки.
— Когда ты заведешь своего?
— Ребенка?
— Ага.
— Только не я.
— А я собираюсь родить еще одного.
— Ты снова беременна?
— Не-а, только планирую.
— С Карлосом?
— С козлом Карлосом? Ни за что.
— А с кем тогда?
— С кем-то, кого я еще не встретила.
— А что на это скажет Карлос? — спросила Лакс и в качестве напоминания вытянула свой покалеченный крошечный мизинец, который зажил четыре года назад, но все равно выглядел кривым и сломанным.
— Карлос любит ребенка, но он не хочет еще одного из-за, ну, денег. Так что, когда я забеременею, я скажу ему, что ребенок от него, и не расколюсь, пока он не будет писать кипятком. А когда выяснится, что я соврала, он будет праздновать это событие, упадет передо мной на колени и поцелует мою толстую задницу.
План показался Лакс весьма разумным. Но она все равно боялась за подругу.
— А что если все пойдет не так и он разозлится?
— Все будет именно так.
Карлос был мужчиной небольшого роста, но очень сильным и жилистым. С него нечего было взять. В тюрьме ему было так же комфортно, как и в Квинсе. Для него не существовало запретов, когда он решался что-то сделать. В десятом классе Лакс была его лучшей девчонкой, а на втором месте была Джонелла. Он воспитывал свой гарем посредством ударов и пощечин, но только однажды сломал кость — крошечный мизинец Лакс. Он сжимал его, пока тот не хрустнул.
Вскоре после того, как Лакс окончила среднюю школу, ее старшего брата Джозефа тоже выпустили из тюрьмы. Увидев сломанный палец своей маленькой сестренки, Джозеф позвал Карлоса и сообщил ему, что Лакс теперь будет делать все, что захочет. Они много кричали, били друг друга, было много крови, в основном крови Карлоса. И хотя драка длилась довольно долго, Карлос и Джозеф изначально были друзьями, поэтому и закончил все на дружеской ноте.
— Да пошел ты на хрен! — гаркнул Карлос.
— Да пошел ты сам туда! — крикнул ему в ответ Джозеф. — И не забудь, что завтра мне нужно, чтобы ты меня подбросил.
— Да, подвезу.
— Это в твоих интересах.
Вернувшись в дом, Джозеф хлопнул дверью. Лакс сидела за кухонным столом, зажав уши ладонями. Она сконцентрировалась на шуме в ушах, похожем на шум морских волн, и пыталась не вслушиваться в звуки побоев. Джозеф улыбнулся сестре, похожей на испуганную мышь. Он прикоснулся к свежему синяку на ее щеке и сказал: «Карлос больше не будет тебя трогать». Потом он сел на диван и выпил пива с матерью. Когда Лакс перестала быть соперницей Джонелле, Карлос стал полностью принадлежать той.
— Думаю, теперь я хочу девочку, — размышляла Джонелла. В уголках ее губ притаилась забавная улыбка.
— У тебя совсем нет денег, — напомнила ей Лакс.
— И что с того?
Лакс промолчала.
— Деньги приходят и уходят, — Джонелла продолжала улыбаться, вспоминая, как хорошо она себя чувствовала во время беременности, и о том, как сладко пахнет кожа ребенка. Она была не настолько глупа и не собиралась заводить шестерых или восьмерых детей, как делали некоторые ее знакомые. Но, если бы она родила еще одного или, может, даже двоих, в доме ее матери это почти ничего бы не изменило.
— Мы никогда не разбогатеем, так почему не иметь сейчас то, чего хочется, — сказала Джонелла.
Она оценивающе оглядела кухню. Те места, над которыми она поработала сама, сияли чистотой, все остальное выглядело не так чисто. Джонелла еще раз перемыла все после Лакс.
— Хорошо, что ты доишь этого богатого парня. Ты бы в жизни не смогла сохранить работу в реальном мире.
Лакс нашла повод сбежать в гостиную: там она скатала брезент и убрала малярные ленты. Когда они собрали оставшийся мусор, квартира моментально преобразилась. Стоя посреди нее, Лакс вдруг увидела собственное будущее.
Джонелла подметала пол, рассказывая Лакс о старых друзьях и о всяких шалостях своего ребенка. Она перебирала всех, кто растолстел и у кого проблемы. К тому времени, как они добрались до спальни, о старых друзьях было больше нечего рассказывать. Они вдвоем сели на батарею, наблюдая за тем, как их бывший любовник красит стены.
Карлос был хорошим маляром. Никогда, ни за какие деньги в мире он не сделал бы этого, если бы знал, что квартира принадлежит Лакс. Узнай он это, наверняка нашел бы ее и переломал ей все остальные пальцы. Но то, что эта информация могла каким-то образом достичь его ушей, было маловероятно, потому что полумертвый юрист тетушки «просто-тетки» основал символическую корпорацию для того, чтобы избежать уплаты налогов. Новая квартира Лакс была записана на компанию, которую она окрестила «Тревор холдинге». Карлос мог узнать, что Лакс — настоящий владелец квартиры, только если бы она сказала ему об этом лично.
Карлос нанес на стену последний штрих бежевой краски, аккуратно опустил валик на клочок газеты и отступил назад, оценивая свою работу. Он остался доволен, расстегнул ширинку, повернулся к подругам и сбросил штаны.
— Ну, теперь я готов, — сказал он.
Девушки звонко рассмеялись.
Руки и торс Карлоса покрывали глубокие рельефные красные шрамы. Некоторые из них появились случайно, другие были нанесены умышленно. На его бицепсе красовалась мастерски выполненная татуировка, изображавшая петуха на виселице. Карлос, у которого было какое-никакое чувство юмора, любил поглаживать свою татуировку и говорить, какой у него прекрасно подвешенный петушок, намекая на совсем иную часть тела. Он был крепким, как скала, и однажды в жаркий день Лакс поцеловала его, когда Карлос ел персик. Этот поцелуй она запомнила навсегда: сладкий вкус свежего персика, смешанный со вкусом его губ и пота. Воспоминание нахлынуло на нее снова, когда он стоял перед ней и смеялся, сознательно дразня их с Джонеллой.
