Эстель Альенде - Когда сбываются мечты
– С таблетками надо завязывать, – неожиданно твердо произнесла она вслух и растянулась на полу своей мастерской.
Уставившись в потолок, она тщетно пыталась ни о чем не думать, но рой обрывочных идей и воспоминаний расширял голову до состояния воздушного шара. С тех пор, как погиб Джеймс, Селеста жила в полной изоляции от окружающего мира. Нет, она не заперлась в комнате, не голодала. Она выходила в магазин, когда продукты или краски заканчивались, покупала все необходимое и возвращалась домой. Часто она прогуливалась по улицам, сидела на скамейке в парке, только ни с кем не разговаривала, не читала книг и газет, не смотрела телевизор. Все время она жила только в мире своих мыслей. В их беспокойном беге ей надо было найти смысл жизни после всего случившегося. Теперь, когда не стало брата, и ей было не о ком заботиться, зарабатывать деньги подделкой картин стало неоправданно рискованным приключением. Отделавшись от Крамера, она должна была научиться жить самостоятельно. Или жить на этом свете ей вообще не стоило?
После смерти Джеймса, она несколько дней была в глубочайшем шоке. Кто-то из офицеров полиции, обеспокоенный ее состоянием, отвел Селесту к врачу, который прописал таблетки от бессонницы, которая истязала ее по ночам. Селеста была так рассеяна, что принимала лекарство, когда вспоминала о нем или когда пузырек просто попадался на глаза: утром днем или вечером или несколько раз в день. Постепенно границы между частями суток размылись, и она просыпалась, когда действие таблетки заканчивалось. В короткие периоды бодрствования она писала фантасмагории, необычные формы и существа заполняли ее полотна. «Многие художники и писатели творили под воздействием алкоголя или каких-нибудь наркотических веществ. Может быть, так я стану знаменитой. Буду фиксировать все свои видения и идеи, пришедшие мне во сне. Только бы найти правильные краски, только бы суметь все это высказать!» И снова забытье.
Она вышла из квартиры и увидела, что вся лестница превратилась в торговую ярмарку. Расположившись на каждой ступеньке, здесь продавали множество вещей нужных и ненужных: деревянные ложки и браслеты, открывалки для бутылок и крышки для кастрюль, бусы, миски, словом все, что можно было разместить на импровизированных столах-лотках. Это огромный рынок перекрыл спуск вниз. Конечно, можно было воспользоваться лифтом, но и тот был заблокирован. Она заглянула в большую кабину, где толпились ее соседи, терпеливо ожидая, что машина заработает, и они смогут выбраться из превратившегося в балаган дома. Вдруг кто-то из жильцов сказал:
– Надо торопиться, бежать в другой подъезд, по чердаку еще можно перебраться и там спуститься вниз и выйти на улицу.
Она решила воспользоваться подсказкой и поспешила на крышу. Перешагивая через кучи мусора, наступая на шаткие балки, она перебралась к другому подъезду, девять завитков винтовой лестницы вниз, и вот, она на улице. Бежать! Эта мысль набатом стучала в голове. Куда она бежит, Селеста не понимала. Она заспешила по улицам, по набережной, в ограждение которой бились волны. Вода, опять вода! Она боялась, что одна из волн может захлестнуть и ее, поэтому только прибавила шагу. Опасливо озираясь, она, спотыкаясь, торопилась по пустынным сумрачным улицам, мимо пробегали стаи бродячих собак. Сначала собаки почти не обращали на нее внимания, но потом стали смотреть агрессивно, некоторые подбегали, желая укусить. Она схватила палку, чтобы отбиваться, но собаки стали нападать на нее по трое, силы были неравными, и только непрерывное бегство помогало ей сохранить жизнь. Она должна была вырваться из этой жуткой реальности. Ощущение погони не давало отдышаться, поворот, еще один, и она снова на знакомой улице. Вздох облегчения, она видит маму и Джеймса, она дома.
Селеста открыла глаза: «Это всего лишь сон, но теперь я знаю, как мне вернуться, как стать самой собой. Только не останавливаться!»
Она вспомнила, как приехала в Америку, тогда она существовала вне времени и реальности. Например, она не заметила, как потеряла свой паспорт. Он понадобился ей, чтобы устроиться в гостинице, и только тогда она обнаружила пропажу и обратилась в полицейский участок. Там она совершенно откровенно призналась, что не помнит абсолютно ничего о том, как это произошло. Возможно, она была не очень внимательна, и ее обокрали в аэропорту. Она не помнила или не хотела помнить свое имя, поэтому назвала то, которое пришло в голову. Все очертания предыдущей жизни были неясными, расплывались, словно лежащие под водой камни. Воды она сторонилась: что-то в этой стихии ее настораживало. Но что именно? Восстанавливать логические связи было трудно.
Так прошел почти год. Она сняла небольшую квартиру в Нью-Йорке и жила на грани реального мира и лекарственного сумрака. Когда боль от потери близкого человека понемногу начала притупляться, Селеста стала находить прелесть в окружающем мире. Закончились деньги, вырученные от продажи квартиры в Риме, все их с Джеймсом сбережения, надо было снова искать работу. Она снова, как когда-то, устроилась официанткой в пиццерию, а по вечерам писала картины, мечтая, что когда-нибудь сможет их продать и выручить деньги. Ее собственные полотна продавались с трудом, зато точные копии шедевров, которые она тоже писала, раскупались очень охотно. Спустя еще один год, она накопила денег, чтобы вернуться в Рим.
Зачем сейчас, приехав в Италию, снова обретя покой души, она снова взялась за таблетки? Ответ на этот вопрос был прост и банален. Она мечтала создать шедевр, картину, которая войдет в историю. Может быть, Габриэль Крамер, в сознании Селесты он всегда был самым строгим и честным критиком, удивится и похвалит ее. Несмотря ни на что, сквозь годы ее тянуло к этому мужчине. Постепенно в ее памяти стирались опасения и страх разоблачения, она помнила только упоение работой в то время, когда она писала копии для Крамера. Ее подпитывало и окрыляло его одобрение, она чутко относилась к его замечаниям и радовалась, когда он находил ее работы безупречными. Как-то, когда они ужинали в ее квартире в Риме, она рассказала ему, что у нее есть замысел собственной картины, написанной в ее оригинальном стиле. Эта идея не давала ей покоя, но работа на Габриэля не оставляла ей времени ни на что больше. Крамер выслушал ее, тяжело вздохнул, поцеловал ее в лоб и сказал:
– Это жизнь, детка! Сейчас ты не можешь себе позволить писать собственные полотна. Тебе надо зарабатывать на жизнь для вас двоих. Я знаю, что придет время, когда у тебя будут персональные выставки, может быть, ты станешь известной всему миру художницей. Мы оба знаем, что ты очень талантлива, просто сейчас не время для поисков себя. Пока мы с тобой бежим по дорожке с зелеными сигналами светофора, нам нельзя останавливаться или сворачивать, иначе легко упустить везение. Доверься мне, родная, у тебя будет блестящее будущее, но не сейчас, чуть позже. И я обязательно помогу тебе, я буду всегда рядом.
