Арина Холина - Магия на каждый день
Федя развел руками:
— Просто ты приехала без звонка, мы не договаривались о встрече…
— Поэтому ты не рад меня видеть?! — воскликнула она.
— Ну… — замялся он, — в некотором роде…
Пару секунд Саша глупо таращилась на Федора, представляя, что было бы, если бы она, например, эпилировала ноги или сидела бы, допустим, с маской на лице, а тут вдруг пришел бы он. Саша тщательно взвесила ситуацию и пришла к выводу, что маска стирается с лица за двадцать секунд, а все остальное время посвящается проявлению бурного восторга по поводу неожиданного, но от этого тем более приятного визита любимого человека. Так что, по ее мнению, Федя со своим «некоторым родом» заслуживал казни.
— То есть мне лучше уйти? — уточнила она.
— Саш, — с явным облегчением выдохнул он, — не обижайся, просто я сейчас работаю…
Саша внимательно посмотрела на пол, словно искала там ответ. Нашла. Крепко вцепилась в сумку и с размаха треснула ею Феде по голове.
— Ах, ты скотина! — закричала она и еще пару раз двинула ему сумкой.
— Дура!.. — вопил Федя, но сам драться не лез, а лишь прикрывался руками.
— Все, я тебя больше не знаю! — проорала напоследок Саша, вылетая из квартиры.
Она со всей силы двинула по кнопке лифта, но не стала ждать, а бросилась к лестнице. В голове мелькали сумбурные мысли: она вспомнила фильм «Сестричка Бетти», в котором Рене Зельвегер играет медсестру — фанатку сериала «Больница». Зельвегер случайно видит, как бандиты убивают ее мужа, который сам хорош — наркоделец (она об этом не знала), и временно сходит с ума. Ей кажется, что сериал «Больница» — чистая правда, а главный герой — настоящий врач. И вот она едет к нему в Лос-Анджелес, находит на съемочной площадке, и все принимают ее за актрису — так убедительно Рене говорит о любви к герою. В общем, ее приглашают в сериал (который к тому времени теряет рейтинги), и только на съемочной площадке она вдруг понимает, что произошло, — то есть приходит в себя, вспоминает об убийстве мужа, о реальной жизни…
Саша бежала по длинным лестничным пролетам и чувствовала себя такой же Бетти, на которую рухнула действительность, и ощущала себя полнейшей идиоткой. «О чем я думала? — кричала она про себя. — С первого взгляда до смерти можно влюбиться только… — Тут она замерла, схватилась за перила и нервно оглянулась, словно кто-то мог ее подслушать. — Только в ведьму?..»
Осторожно спустившись еще на пролет, Саша закурила, устроилась на просторном подоконнике и мрачно уставилась в окно.
«Что же такое получается? — думала она. — Если я хорошая и добрая, можно мне изменять и выгонять меня из дома? Если бы на моем месте была мама, она бы уже давно навела какие-нибудь чары, и он ползал бы у нее в ногах, дежурил бы днями и ночами у ее подъезда в надежде хоть мельком взглянуть на свое счастье, усыпал бы ее путь бриллиантами и мехами? Вот так, что ли, надо?»
К счастью, Насти дома не было. Саша забралась в ванну, полежала, глядя, как дрожит пламя свечи, вытерлась и уставилась на свое изображение в зеркале.
— Ну, ладно, — произнесла она вслух. — Может, для того, чтобы заполучить мужа, стоит немного побыть настоящей ведьмой?
Саша распаковала крем, который ей давно всучила Амалия, принюхалась — ничего особенного, отдает ромашкой, — намазала кожу. Некоторое время ей казалось, что ничего не происходит, но потом Саша обратила внимание, что кожа словно натянулась, стала удивительно ровной и бархатистой. Казалось, она только-только приехала с моря, из какого-нибудь дорогого косметического санатория — такой ухоженной и здоровой выглядела. Саша старательно уложила волосы, натерла тело ароматической настойкой, выбрала самый сексуальный халат и не просто развалилась на диване, а легла так, чтобы выставить достоинства и скрыть недостатки. Перед ней стояла ваза с фруктами, по «Культуре» показывали старый и очень знаменитый итальянский фильм. Некоторое время Саша, принужденно облокотившись на подушки, изящно поедала груши, вслушивалась в длинные монологи, но скоро воровато оглянулась, подкралась к телефону, заказала пиццу и поставила «Люди в черном».
— Трудно быть ведьмой, — пробормотала она, открывая коробку, в которой находилась фантастическая, горячая гавайская пицца.
Запихнув разом половину куска в рот, Саша щедро залила пиццу колой, прикрыла глаза и застонала от удовольствия.
Настя так ее и обнаружила: с коробкой от пиццы в ногах, на диване перед телевизором, который показывал синий экран. Прикрыв сестру пледом, Настя поковыряла остатки пиццы, вылила колу в раковину, намазалась бабушкиным кремом, надела прозрачную комбинацию от Викториа Сикрет и так устроилась в кровати, словно ее снимали на камеру.
* * *Когда Саша обнаружила записку: «Уехала в Питер — подписывать контракт и все такое. Не знаю, когда вернусь. Позвоню», — Настя уже мчалась на север в дневном экспрессе. Она украдкой осматривала людей и воображала, как все будет, когда она прославится и ее станет узнавать каждая собака. Картина выходила завораживающая: вот она, Настя, в соболиной шубе на шелковую маечку, входит в купе первого класса, проводница усердно лебезит, попутчики тихо перешептываются, некоторые робко подходят за автографами…
— Вы не распишетесь на память? — Приятный мужской голос вторгся в мечты, и Настя увидела сначала мускулистую руку с журналом «Космополитен», а потом и мужчину целиком.
Паша Кравиц стоял перед ней во всем своем великолепии: черный кашемировый свитер, потертые джинсы «Дизель», руки в массивных серебряных браслетах.
— Тут твоя фотография, — сообщил он и открыл журнал на материале о молодых актрисах.
— Здорово, — сдержанно произнесла Настя. — Опубликовали все-таки…
Этот Кравиц ее смущал. Он был какой-то слишком мужественный, слишком дорогой, слишком сексуальный… И она чувствовала, что поневоле ведет себя глупо — на каждом шагу хотелось оправдываться, что-то доказывать…
— Ты в Питер? — ляпнула она.
— Нет, в Ялту, — тут же поддел Паша.
Настя закатила глаза:
— Очень смешно, — сообщила она.
— Ты не думала над моим предложением? — поинтересовался он.
— Пока нет. — Девушка покачала головой.
Отчего-то ей очень хотелось громко и визгливо послать его подальше вместе со всеми предложениями, но Насте показалось, что даже думать об этом — уже чересчур, и она попыталась дружелюбно улыбнуться.
— Пойдем в ресторан, — предложил он.
— Ну… — замялась Настя.
— Выпьем коньячку, чаю, — уговаривал он. — А какой у них борщ!
Настя с удивлением покосилась на Пашу: у него загорелись глаза, выражение лица из насмешливого сделалось мечтательным, и он так заразительно желал коньячку, и горячего густого борща, и огненного чая с лимоном, сахаром и мятой, что Настя, глянув в окно, за которым белело низкое осеннее небо и дождь моросил по косой, представила себе теплый ресторан, заботливую официантку, хрустящую скатерть…
