Елена Усачева - P.S. Я тебя ненавижу!
Сама не заметила, как начала бояться приходить на конюшню. А ну как вновь увидит эту страшную чистоту. Порой даже слышала знакомый цокот копыт по проходу, с небольшим приволакиванием задней ноги. Ей так и виделось, что в денник вот-вот просунется узкая морда с глубокими впадинками вдоль носа, конь всхрапнет, глянет на нее бельмом — Кутузов был слеп на один глаз.
Кутузов до сих пор время от времени виделся Эле среди лошадей. Это был призрак прошлого, от которого она не могла избавиться. Что-то неприятное всплывало в душе и, не находя образных подтверждений, таяло. Ничего она не хотела вспоминать, потому что ничего и не было.
Суббота, утро, на плацу мается новичок. Вечный Лёник лениво трусил поперек площадки, явно направляясь к конюшне. Худенькая девчонка бестолково молотила по толстым бокам пятками, размахивала руками, кричала «Но!» в равнодушные уши. Тренер Оксана сидела на лавочке под облетающей березой, вертела в руках листик.
— Ну, куда, куда ты… — лениво вздохнула она. — Рули обратно.
Рулить у наездника не получалось. Лёник маленьким танком пер в выбранном направлении.
— Руки! Руки! — Было видно, что Оксана больше хочет спать, чем работать, что сидеть под березкой ей приятней, чем вставать и куда-то идти.
— Не хлопай коленями, бедра должны быть неподвижны!
Лёник остановился и вопросительно посмотрел на людей.
— Ты чего так рано? — Оксана все же встала, выбросила листик и сделала решительное лицо. Сейчас она будет ругаться. На коня. На всадницу. На жизнь. У нее всегда есть о чем поговорить.
— Как там Ахтуб?
— Скучает по тебе Ахтуб, — мрачно улыбнулась Оксана. — Копыто за ночь разбил, все к тебе рвался.
Эля побежала к конюшне. Лёник за ее спиной заржал.
Ахтуб стоял от входа в третьем загоне среднего ряда. Здоровый буденновец, метр семьдесят в холке, золото-рыжий с короткой гривой и редким хвостом, белое пятно на лбу плавно стекало к носу и утопало в широко расставленных ноздрях. Сухая, пропорциональная голова с прямым профилем, широким лбом и выразительными глазами. Эля бы сказала — хитрыми глазами. Сейчас они невинно смотрели на человека, а это значит, что-то натворил. Боевой трехлеток. Эля собиралась участвовать с ним на октябрьских соревнованиях.
— Ну, и что случилось?
«Ничего не случилось», — говорил взгляд коня.
— Давай посмотрим твои ноги.
С ногами было все в порядке, копыто поцарапано, но это могло произойти и не в деннике, мало ли что было вчера на прогулке.
Эля поднырнула под широкой, хорошо развитой грудью, коснулась верхних частей передних ног, провела рукой по холке. Пальцы споткнулись о неплановую шероховатость.
— Эттто что такое? — пробормотала она, закапываясь в линялую после жаркого лета гриву.
Ахтуб фыркнул и отвернулся.
— Что это?
Конь шарахнулся, демонстрируя крайнюю степень обиды. Из соседнего денника недовольно вскрикнул Ликбез, овсянкинский кабысдох. Они дрались. Не Эля с Овсянкиным, а Ликбез с Ахтубом. Без устали выясняли, кто вожак в табуне. И, судя по всему…
Эля выскочила из денника, прикрыла дверь, потянула засов соседнего загона. Высоченный серый рысак в темную гречку смотрел спокойно, с чувством собственного достоинства. На спине у него виднелась свежая царапина.
— Подрались, значит? — ахнула Эля. — У! Морда!
Она не знала, кого убить первым — овсянкинского балбеса или своего недоросля. Грохнула решеткой, выскакивая в коридор.
— Это кто тут шумит? Кто пугает лошадей?
От дальней двери, ведущей к манежу и тренерской, мягкой пружинящей походкой шагал Миша. Хитрый взгляд, улыбка в бороду — он не менялся.
— Элка! Ну что ты как новичок? — хохотнул он, обдав Элю запахом табака и кофе.
— Они подрались! — сжав кулаки, кинулась к нему Эля.
— Это ты собираешься со мной подраться.
— Ликбез с Ахтубом.
Быстрый взгляд, резкое движение. Миша ощупал царапину Ликбеза.
— Пару дней походит без седла.
— У нас соревнования.
— Оклемается к соревнованиям. А у твоего что?
— На холке.
Она, как привязанная бегала за Мишей, пока он ходил из денника в денник, натыкалась на него, заставляла спотыкаться.
— Через перегородку поцапались. — Миша похлопал ладонью по бетонной стене между денниками. — Молодцы… Скажу Петровичу, пускай их разведет.
Эля кивала, с важностью хмурила брови.
— Ну, ты, убийца лошадей, неси мазь, лечить будем.
— Чего это я сразу убийца? — обиделась Эля.
— Я рад, что по поводу лечения наши взгляды совпали. Иди!
Она отправилась в каптерку, покопалась в шкафчике с лекарствами, выудила с нижней полки большую банку с белесой мазью.
«Убийца лошадей…» Что он хотел сказать? Кого она еще убила?
Выпала в коридор, забыв закрыть шкафчик. Жирная по бокам банка пыталась выскользнуть из рук.
В этот раз топот копыт она услышала потом. Сначала увидела. В размытом осеннем свете, падающем из открытой двери конюшни, застыла лошадь. Она уже была готова выйти, но почему-то остановилась, глянула назад, через плечо. Мотнулся рыжий хвост. Задняя нога, словно специально протащила конец подкованного копыта по камню пола. Как по душе царапнула.
— Кутузов? — прошептала Эля.
Голос чужой, руки немеют. Она не чувствует банку, хочется присесть, привалиться спиной к чему-нибудь твердому.
Лошадь отвернулась. Цокнула подковами, переступая с ноги на ногу, опять процарапала по камню.
— Кутузов…
Эля шевельнулась. Свет стал неожиданно ярче, словно в конюшне включили электричество. И прямо сквозь коня к Эле побежал мальчик. Маленький совсем. Лет шесть, наверное. В зеленой шапочке и оранжевой куртке.
Конь вышел на улицу, свернул к плацу.
— Кутузов!
— Потеря!
Она врезалась в Овсянкина, банка покатилась по полу.
— Чего? — Эля еще оглядывалась, она еще искала глазами любимого коня.
— Потеря, говорю. — Овсянкин был серьезен.
— Какая потеря?
Что она спрашивает? Конечно, потеря! Да еще какая!
— Лошади поцапались, — прошептала она.
— Новую кобылу к нам ставят. Потеря зовут. А ты чего орешь?
— Кутузов показался…
Альберт Овсянкин за лето здорово вытянулся. Загар обозначил скулы, рассыпал по носу и щекам веснушки. Он отрастил длинные волосы, и теперь они мягкой волной обрамляли лицо, подчеркивали глубину темных глаз. Тонкий прямой нос, линия губ, резкий росчерк темных бровей. Словом, ничего интересного. Но сейчас она смотрела на Альку, словно ожидала увидеть кого-то другого? Может, все того же худенького кудрявого мальчика, некогда боровшегося с Лёником, а не верзилу с вечной ухмылкой на губах.
