Анна Берсенева - Полет над разлукой
«Это я на него страху нагнала», – догадалась она и улыбнулась своей догадке.
Рома вернулся почти сразу – гораздо скорее, чем мог бы свариться кофе в джезве. Но аромат по комнате распространился настоящий, явно исходящий не от гранулята.
В руке он держал какой-то странный стеклянный кофейник, над крышкой которого торчала длинная спица.
– Что это? – удивилась Аля.
– А это кофеварка такая, или как там ее называют, – швейцарская, – радостно улыбаясь, объяснил он. – Вот сюда насыпаешь, только молоть надо не очень мелко, а еще лучше из упаковки вакуумной брать, кипятком заливаешь, потом крышкой накрываешь и пару минут ждешь, пока заварится. И все дела! Потом на эту штуку нажимаешь, а к ней такой пресс приделан, он всю гущу вниз придавливает. – Заметив интерес в Алиных глазах, он добавил: – Вроде получается быстро, как растворимый, а кофе-то настоящий, с запахом!
Он поставил кофейник на пол у дивана и вышел из комнаты со словами:
– Сейчас чашку принесу.
Принес он только одну чашку на небольшом блюдце – серебряную, граненую, очень изящную.
– А ты разве не будешь? – спросила Аля, глядя, как он надавливает на пресс кофейника, наливает кофе.
– А я кофе вообще не очень, – покачал он головой. – Водки выпью, можно?
– Ну конечно, – улыбнулась Аля. – Ты же, кажется, и не пил всю ночь? Или менту взятку дал?
– Не пил. Ну, пива только бутылку, так его прибор не берет.
Края серебряной чашки были сделаны словно специально по форме губ, и пить из нее было приятно. Заметив, что Аля с интересом разглядывает ее, Рома объяснил:
– Это «Цептер», знаешь фирму такую? Они еще кастрюли продают, в которых все как-то там по науке готовится. Прямо у нас в супермаркете дистрибьютерша сидит, можно по каталогу заказать. Нравится?
– Нравится, – кивнула Аля, незаметно улыбнувшись его хозяйственности, которую она отметила еще в самом начале их знакомства.
Наверное, бар был в другой комнате; Рома вышел снова.
Аля пила кофе и оглядывала комнату – теперь она поняла, что это не гостиная, а спальня, только довольно большая. Собственно, оглядеть ее было так же нетрудно, как ее хозяина: облик становился понятен сразу.
Нельзя сказать, что мебель или другие вещи были нехороши или безвкусны. Но судить по ним об их владельце было невозможно, потому что изящество этих вещей обеспечивалось их ценой, а не вкусом хозяина. Они просто не могли быть плохими, потому что их цена переходила за тот предел, за которым красота уже оплачена дизайнеру.
Хорош был кожаный диван приятного светло-кофейного цвета, и такое же кресло, и шкаф – чуть более темный, из матового дерева, сохраняющего естественный рисунок. И ковер подходил по цвету – темно-коричневый, с длинным ворсом, – и тяжелые кремовые шторы. Но при этом во всей комнате не было ни одного предмета, который нельзя было бы увидеть в дорогом мебельном магазине, где для лучшей демонстрации гарнитуров устраивается подобие интерьера. Даже итальянское бра было в точности оттуда – изящная галогенная чаша. Точно такое же дорогое бра купила в подарок мама, когда впервые поехала в Тбилиси знакомиться с будущими родственниками.
Во всей комнате не было ни одной из тех милых мелочей, которые появляются только с присутствием женщины.
Вернувшись с бутылкой текилы и рюмкой в руках, Рома присел на край кровати. Его бедра больше не были обернуты полотенцем, он надел длинный халат из какой-то тяжелой золотистой ткани, похожей на парчу.
Аля почему-то не представляла, что текилу можно пить дома. Не из-за дороговизны этого напитка, конечно, а просто потому, что слишком уж недомашним он ей казался, слишком рассчитанным на тусовку.
Но Рома выпил рюмку с удовольствием: видно было, что пить текилу ему привычно, и он делает это не для демонстрации достатка.
– Ну вот, так легче… – пробормотал он, поставив пустую рюмку на пол.
Заглядевшись на его халат, Аля наконец сообразила, что сама лежит голая поверх одеяла. Она не то чтобы смутилась, но все-таки натянула одеяло на себя, едва не разлив кофе.
– Зачем ты укрываешься, замерзла? – спросил Рома.
– Но ты же оделся, – пожала плечами Аля. – А я разлеглась тут.
– Сравнила! – хмыкнул он. – С такой фигурой, как у тебя, по улице можно голой ходить.
Аля засмеялась, живо представив себе эту картину.
Нет, он явно был не глуп, не навязчив, и в эти первые минуты после близости она не чувствовала отвращения к нему, как это было тогда, с Родькой. Правда, какое-то смутное чувство все-таки тревожило ее, но ей не хотелось сейчас разбираться, какое.
– Все-таки, пожалуй, голой-то не пойду, – сказала она. – Только я одежду в ванной оставила, я же совсем пьяная была. Принесешь?
– Конечно, – кивнул он. – А ты что, уже уходить собираешься?
– Рома… – Аля посмотрела на него исподлобья, ожидая каких-нибудь неожиданных претензий. – Как-то странно все это получилось, и вправду – спьяну. Мне неловко перед тобой, что я…
Он махнул рукой так, что она тут же поняла: никаких претензий не будет – и ей стало его жаль.
– Ты один живешь?
Это она спросила, чтобы развеять неловкость, и только потом догадалась, что неловкости ее вопрос никак не развеивал.
– А разве не видно? – усмехнулся он. – Думаешь, сейчас из-под кровати жена вылезет?
– Да нет, не думаю, – улыбнулась Аля. – Просто странно как-то… Лет тебе не двадцать, это точно, мужчина ты положительный, это еще точнее – и один. Почему?
– А тебя это интересует? – пожал он плечами. – Ну, не нашел подходящей. До сих пор не находил, – уточнил он и посмотрел на Алю, ожидая следующего вопроса; не дождавшись, он добавил: – Теперь вот нашел.
– Рома… – Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно мягче и ласковее. – Вот уж это точно выдумки! Сколько тебе – тридцать пять, больше? Думаешь, наконец ты сделал правильный выбор? Да ты же меня вообще не знаешь. Может, у меня двадцать шесть любовников, ты двадцать седьмой! Может, я каждую ночь к новому клиенту на дом езжу!
– Во-первых, не может, – ответил он, помолчав. – Не такой уж я дурак, чтоб не догадаться. А во-вторых, хоть бы и так – мне все равно.
Аля растерянно замолчала. Второй раз этот едва знакомый человек признавался ей в любви и предлагал выйти за него замуж, а она так и не поняла, что должна отвечать. Отбрить его резким словечком было нетрудно, но это было бы совершенно несправедливо по отношению к нему, ведь он не сделал ей ничего плохого, ничем ее не обидел – совсем наоборот… Но не отвечать же согласием или даже обещанием подумать!
– Все-таки мне идти пора, – сказала Аля. – Ты не обижайся, мне просто отоспаться хочется. И в себя прийти, – добавила она неожиданно для себя.
