Трепет. (не) его девочка (СИ) - Маар Чарли

Какое-то время слоняюсь по дому без дела. Избегаю заходить в спальню Рустама Довлатовича и спальню мамы. В своей комнате берусь за карандаши и пытаюсь что-нибудь набросать на бумаге, но выходит только его лицо, потому что оно все время стоит у меня перед глазами, и я не могу вырвать это из своей головы. В бешенстве рву все листки и заталкиваю их в ведро вместе с карандашами. У меня уже долгое время не выходит рисовать, и сейчас ничего толкового не получится, пора бы уже давно забыть про свои художественные таланты, выбросить их и не вспоминать.

Есть мне все еще не хочется, поэтому принимаю решение посмотреть что-нибудь по телевизору. Я спускаюсь вниз, укладываюсь на диван и укрываюсь пледом. Включаю телевизор и бесцельно щелкаю каналы, не вникая в то, что показывают на экране. Не помню, как засыпаю. Мне снова снится он. Его мощная спина за дверцей душевой, вода, стекающая вниз к его ягодицам. Он поворачивается ко мне и смотрит, а я смотрю на него. Не закрываю глаза и не убегаю. Вдруг он поднимает руку и с силой бьет по стеклу. Оно разлетается, и отчим идет ко мне, хватает меня за руку и тянет.

"Ты очень красивая, Яна… Такая красивая… Так ты мне больше нравишься…"

Я опускаю взгляд и понимаю, что стою полностью без одежды.

" Нет…" — шепчу я и упираюсь руками в его влажную грудь. "Отпусти меня… Я не хочу…"

"Ты тоже хочешь меня… Признайся хотя бы себе… Яна…"

"Нет!"

Я резко открываю глаза и вскакиваю. Вокруг темно. Телевизор выключен. Шум дождя на улице нарушает глухую тишину помещения. Мне требуется минута, чтобы глаза привыкли к темноте и сердце перестало бешено колотиться после сна, в котором он снова прикасался ко мне.

Это сон. Просто сон. Все это неправда.

Я успокаиваю себя, но успокоиться не удается, потому что, когда мне становятся видны очертания мебели в густой темноте дома, я сразу замечаю фигуру мужчины в кресле напротив. Сердце с огромной силой ударяет в грудь, я подтягиваю ноги к груди и сжимаю колени руками, разглядывая Рустама Довлатовича, спящего в кресле. Его голова откинута назад на спинку, руки свисают по бокам, в одной я замечаю стакан, который вот-вот выскользнет из его длинных пальцев.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Значит, он вернулся, когда я спала, и остался тут сидеть. Наблюдал, как я сплю? Давно он приехал?

Что мне делать? Разбудить его и отправить спать? Что-то не очень хочется его будить. Хотел бы, сам лег в комнате. Пусть спит здесь, а я пойду к себе, где буду в большей безопасности, чем тут, рядом с ним.

Осторожно опускаю ноги на пол, стараясь ничего не задеть и не потревожить мужчину. Начинаю медленно обходить журнальный столик перед диваном и инстинктивно вздрагиваю, когда краем глаза замечаю шевеления мужчины. Решаю, что лучше забрать стакан из его руки, потому что он того и гляди выпадет и разобьется, тогда отчим точно проснется. Осторожно подхожу к Рустаму Довлатовичу и вынимаю стакан из его ладони. Сердце так грохочет, что мне кажется, мужчина вполне может проснуться и от этого звука. Но он не просыпается. Я облегченно выдыхаю и аккуратно ставлю стакан на стол, уловив резкий запах виски, идущий от его содержимого.

Уже разворачиваюсь и собираюсь поспешить к лестнице, но вокруг моего запястья сжимаются сильные пальцы. Рывок, и я оказываюсь лежащей на мужчине. Носом утыкаюсь в его грудь, легкие передавливает и первые несколько секунд я не могу сделать вдох, а когда делаю, чувствую не только запах духов Рустама Довлатовича, которые я так ненавижу, но и другой аромат. Сладкий. Цветочный. Женский.

— Я еще ни разу не целовал тебя, Яна, — хрипит мужчина, потеревшись подбородком о мою щеку.

Я слегка отстраняюсь, упершись ладонями в грудь отчима. Мне нужно видеть его лицо, хоть в темноте сделать это довольно трудно, но все же я смотрю на него. Щека горит после соприкосновения с его подбородком, а легкие до сих пор скручивает от аромата женских духов, к которому теперь примешивается слабый запах алкоголя, идущий от мужчины.

— Думаю, с поцелуями и… со всем остальным ты неплохо справляешься без меня, — стараюсь, чтобы в голосе не звучало ни обиды, ни возмущения, несмотря на то, что именно эти эмоции сейчас во мне бушуют. Они мне самой не нравятся, и уж тем более, я не хочу, чтобы о них стало известно ему. С гордостью отмечаю, что мне удается не выдать свои чувства интонацией. Во всяком случае, мне так кажется. — Твоя рубашка пахнет женскими духами.

Скольжу взглядом по лицу Рустама Довлатовича и вижу, как уголок его губ дергается, словно он пытается сдержать улыбку.

— Тебя это беспокоит? — спрашивает мужчина, поднимает руку и проводит пальцами сквозь пряди моих волос, ощупывает их, накручивает и снова распускает.

— Н..нет, — практически сиплю, после чего обхватываю ладонями запястье мужчины. Хочу оттолкнуть, чтобы он не трогал мои волосы. Меня раздражает, что такие невинные касания рождают во мне вовсе не невинные чувства, которые мне не нужны. На удивление, Рустам Довлатович сразу отводит руку, не предпринимая попыток настоять на своем, но я рано радуюсь, потому что тут же его ладони ложатся на мою талию и сжимают.

— Ты хотела бы, чтобы сегодня я тебя целовал, Яна?

— Нет! Вовсе нет! — отвечаю уже тверже и отрицательно качаю головой.

Его лицо вдруг становится очень серьезным, брови сходятся на переносице, а большие пальцы сильнее вжимаются в мой живот, жар внутри которого делается почти болезненным и перемещается на бедра и в область промежности. Я закусываю губу, чтобы не выдать свое состояние. Мне стыдно за то, что я чувствую это.

— Я не хочу тебе навредить, Яна, — тихо произносит отчим и откидывает голову на спинку кресла, смотрит на меня, слегка прикрыв веки. — Не хочу, чтобы ты меня боялась. Того, что произошло утром, больше не должно повториться. Прости меня за эту слабость, девочка.

Он замолкает, а я продолжаю сидеть сверху на нем, не зная, что ему сказать, что ответить. Почему я продолжаю сидеть? Почему не встану и не убегу? Я понимаю, о чем он говорит. О своем срыве. О том, что случилось в душе и сразу после. Он пытается мне сказать, что другим женщинам будет место в его постели, пока я сама не лягу в нее, и он не хочет, чтобы это было насилием? Так? Что я чувствую по этому поводу? Я не знаю. Мне это не нравится. Грудь щемит, но что мне сделать? Отдаться ему, потому что он с ума сходит? Прямо сейчас? З…десь…? Я не готова. Я не могу. Пусть лучше будут другие.

Сильнее прикусываю губу, пока на языке не ощущаю железный привкус крови.

Одна рука отчима соскальзывает с моей талии, через мгновение его палец сдавливает мою нижнюю губу, проходит по ранке от зубов, стирая капельку крови, затем он подносит палец, испачканный моей кровью, ко рту и облизывает.

Я наблюдаю за ним, задержав дыхание. Его действия должны казаться мне животными, отвратительными, но кажутся совсем другими. Они порождают во мне самой какие-то животные инстинкты. Нечеловеческие.

— Тебе лучше уйти, — хрипит мужчина. — Сейчас. Уходи.

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, почему он просит меня об этом. Я начинаю медленно сползать с его коленей, от каждого лишнего движения ощущая пульсацию между ног и нарастающее сердцебиение.

Господи… у меня сейчас сердце не выдержит…

Он наблюдает за мной. Я чувствую. Следит как хищник. А я не знаю, как до сих пор не потеряла сознание от внутреннего напряжения и кучи разрывающих меня на части эмоций.

К лестнице я двигаюсь спиной, чтобы не упускать его из виду, хотя толку от этого немного. Если его снова сорвет, то я не сумею убежать. Мне негде будет скрыться. Здесь я в его власти.

— Постой, — его голос останавливает меня, когда я уже ставлю одну ногу на первую ступень. Рукой обхватываю перила, впиваюсь в них наверняка до побеления костяшек. Отчим неторопливо поднимается на ноги, потирает лицо ладонями, после чего наклоняется над журнальным столиком и что-то с него берет.