Тщеславие - Лебедева Виктория
вопияло с одной; другая парта, кажется — трехстопным хореем, хотела какого-то Ваню Голубничего, а третья констатировала жестко, по-мужски:
Кому интересно, подберите рифму самостоятельно.
А на доске тем временем появилась такая вот картинка:
Я не сразу поняла, что это обозначает; больше всего этот рисунок походил на пересечение оси абсцисс с осью ординат, если б не безделица: две лишние указующие стрелки. Прислушавшись к не слишком чистой дикции мэтра, я с удивлением узнала, что сие творение — не что иное, как схема стихотворения М.Ю. Лермонтова «Парус». «Что ищет он в стране далекой?» — стрелочка вправо; «Что кинул он в краю родном?» — стрелочка влево; «Под ним струя светлей лазури…» — стрелочка вниз; «Над ним луч солнца золотой» — стрелочка вверх; а вокруг схемы скоро вращается рука мастера (в пальцах накрепко зажат кусочек мела), наглядно изображая студентам «бурю», которой «он, мятежный» «просит».
После окончания семинара я, все еще находясь в легком шоке от только что увиденного, осторожно подошла к мастеру и, заикаясь, спросила, не согласится ли он до конкурса просмотреть мою подборку стихов, я как раз в этом году собираюсь поступать и просто мечтаю попасть на семинар именно к нему.
— Девушка, не искушайте судьбу! — изрек мэтр и, бегло окинув меня взглядом с ног до головы, сделал широкий жест рукой — так, наверное, Чацкий руку вскидывал, когда требовал: «Карету мне, карету!»
Я облегченно пожала плечами, извинилась и повернулась к выходу — со стены на меня смотрел громадный и строгий Горький, усы его были унылы, брови — укоризненно сдвинуты, а над головой просвечивали маленькие корявые рожки — полустертый след чьего-то вандализма.
Мастер номер два напоминал немного Оле Лукойе и немного — Михаила Горбачева, у него были добрые лучистые глаза и успокаивающие жесты профессионального гипнотизера. Он вежливо выслушал мою бессвязную речь, бегло просмотрел стихи, потом, так же бегло, меня и спросил:
— Девушка, а у вас в личной жизни все в порядке?
— Да, спасибо, все отлично, — соврала я уверенно и постаралась лучезарно улыбнуться ярко накрашенными губами (по случаю выхода «в свет» я тщательно оделась и наштукатурилась).
Взгляд мастера заметно погрустнел:
— А вы нормально зарабатываете?
— Ну, не жалуюсь… — Я повела плечами, а про себя подумала: «Врагу не пожелаешь таких заработков».
— А есть ли у вас образование? — продолжал он.
— Да. Техническое. Как раз прошлым летом институт закончила. Радиоинженер.
— Тогда зачем вам учиться? — искренне удивился мастер.
— В смысле? — не поняла я.
— Ну… Вы понимаете… У вас же все в полном порядке. Личная жизнь, зарплата и все такое. А литература счастливых людей не терпит. Да-с. Глубины в них мало, в счастливых-то… Так что я вам не советую. Хотя вы, конечно, не без способностей. Да только дальше едва ли пойдете. Для этого, видите ли, нужна определенная эмоциональная нагрузка…
Он поднял на меня свои лучистые глаза и, увидев, что я порядком погрустнела, поспешил меня обнадежить:
— Да вы не отчаивайтесь. Год на год не приходится. Может, в этот раз такой народ поступать захочет, что и посмотреть не на что. Я буду вас иметь в виду. Ладушки?
И он ласково погладил меня по плечу. Я поблагодарила его и удалилась восвояси.
К дверям приемной комиссии добралась почти машинально, сдала документы, к метро пошла; уже не надеялась, что конкурс пройду, не так-то все оказалось просто, как хотелось.
Но… Но оставался еще план номер два. Просто абсурдный. «Эх! Пропадать, так с музыкой! — решила я. — Завтра же на телецентр поеду, ну чем черт не шутит?!»
Глава 3
Сейчас мне трудно объяснить, почему раньше я испытывала перед телецентром такой панический страх. Меж тем телецентр представлялся мне чем-то вроде заколдованного замка или дома с привидениями, к нему и приблизиться было как-то боязно: что там скрывается, за зеркальными стеклами, которые возвращают тебе твое собственное расплывшееся отражение?… Отражение непроизвольно съеживается, и ты натянуто улыбаешься себе лилипутику, противоестественная выходит улыбочка, унизительная улыбочка выходит… Силуэты охранников в форме. С оружием. Прямо кремлевский конвой… Но нет, шевелятся, шутят: друг с другом и с сотрудниками, по пропускам едва глазами скользят, позевывают. Вроде бы люди как люди, а подойти и задать вопрос — нет, не могу…
И в какой дом мне нужно? В тот, что побольше, или в маленький? Ага, на двери маленького: «Общественное российское телевидение». Значит, мне сюда… Хотя нужно и ко второму дому подойти, просто на всякий случай, надо же наверняка действовать… Опа! И здесь — «Общественное российское телевидение». Ну и куда я теперь, спрашивается? Эй, Слава, ну пройди ты мимо, покажись! В каком же ты доме, черт тебя дери?! Ладно, зайду, пожалуй, в большое здание, там хоть вестибюль есть, всех пускают…
Я честно отстояла очередь в бюро пропусков, добралась до окошечка и спросила у недвижного бюста, восседающего за стеклом, голосом тихим и чужим:
— Извините, вы не подскажете, где здесь отдел кадров?
— А вы, девушка, собственно, по какому вопросу? — отозвался бюст неожиданно зычно.
— Да я… вы понимаете, я… В общем… Насчет работы… Отдел кадров…
— А я-то тут при чем? — удивленно-возмущенно протрубил бюст. — Вы что, читать не умеете? Написано: «Бюро пропусков». Русским языком.
— Но я думала, вы мне, может быть, подскажете, куда… — Голоса у меня уже почти не было, и я сама себя с трудом понимала.
— Что вы там шепчете? Куда что?… Я вам не справочная! — отчеканил бюст грозно. — Отойдите, не мешайте работать!
Ну вот, собственно, и все… Мой троллейбус, мой семьдесят третий, давай наконец уедем… Ты уже спешишь из-за поворота, старчески припадая на правое переднее колесо, и давно не мытые, оледенелые окна твои подернулись серо-зелеными дорожными брызгами…
Какая же я дура — раскатала губу… В гении захотела, на телецентр захотела… А кто я есть, если так разобраться? Ноль без палочки. Девочка из Подмосковья. Слишком легко ранимая к тому же… И что дальше? Выход где, я вас, Надежда Александровна, спрашиваю? Не знаете? Нет? Конечно, откуда мне знать… Это надо же такую глупость придумать! Где моя голова была?! А… к черту? Все послать к черту! Вот куплю-ка лучше мороженого, «Ленинградского», с вареньем. Остыну. Подслащу свое горькое существование, так сказать. А потом буду жить дальше. Не знаю как, но буду, куда же я денусь? Если со стороны посмотреть, ведь ничего же страшного не случилось. Ну что я выдумываю вечно? В «дурке» мне место, не иначе…
Вылезла из троллейбуса на конечной и (скорее, скорее домой) спешным шагом отправилась мимо стоянки, через дорогу, вдоль «ракеты» и торговых павильончиков, подошла к ларьку с мороженым около метро «ВДНХ», продвинула в окошечко сложенную вчетверо купюру:
— Мне с клюквой, пожалуйста. Спасибо.
Потом резко развернулась и стукнулась носом в чье-то драповое плечо.
— Ой, извините, — пробормотала я и сделала шаг влево. Плечо тоже подвинулось влево; я шагнула вправо, и плечо — вправо. Тут я наконец подняла глаза и увидела лицо смущенно улыбающегося молодого человека.
— Девушка, мы с вами что-то никак не разойдемся, — пробормотал молодой человек, а спустя мгновение, оглядев меня попристальнее, добавил: — Может, это судьба? Вам не кажется?
