Татьяна Корсакова - Слеза ангела
– Моя подружка?! – Сабурин перевел взгляд с друга на девчонку и спросил строго: – Белоснежка, что ты делаешь на его кухне?
– Он сам меня впустил, – буркнула она, выбивая зубами дробь.
– Впустил, – согласился Арсений. – А попробуй не впусти! Ты же своими воплями полподъезда перебудила. Приперлась посреди ночи к незнакомому мужику, вся мокрая, грязная, полы мне заляпала.
– Я уберу, – она дернулась было с места.
– Сидеть! – скомандовал Арсений. – Сам уберу, когда ты отсюда свалишь, убогая.
– Так, я не понял, – Сабурин хлопнул ладонями по столу. – Что здесь происходит?
– А то и происходит, что она заявилась ко мне посреди ночи. И мало того что заявилась, так еще несет всякую ахинею и тебя требует.
– Какую ахинею ты несешь, Белоснежка? – Сабурин уселся напротив девчонки и грозно нахмурился.
Ох и зря он задал это вопрос.
– Мне нужна помощь, – она всхлипнула, размазав слезы по грязному лицу.
– Всем нужна помощь, – Сабурин пожал плечами. – Думаю, тебе она точно нужна, но при чем здесь я, Белоснежка? Мы же с тобой, кажется, уже все обсудили. Или ты запамятовала?
– Я уже обращалась в милицию, – сообщила она, тараща на него свои бесцветные глаза.
– Молодец, и что сказали в милиции? – Он примерно догадывался, что сказали этой ненормальной, но не мешало бы укрепиться в собственной догадке.
– Они мне поверили.
– Поверили?!
– Да, и даже выделили охрану.
– Кому?
– Мне. Капитан Золотарев сказал, что я ценный свидетель и меня нужно охранять.
– От кого охранять?
– От этих… сектантов.
Час от часу не легче. Сначала ей мерещатся вампиры и мертвая подружка, а теперь вот какой-то капитан УГРО и сектанты.
– И где он? – осторожно поинтересовался Сабурин.
– Кто? – Девчонка поежилась.
– Твой телохранитель.
– Я не знаю. Он исчез, а у меня даже нет номера его мобильного.
– Как исчез? Типа, растворился в воздухе? – Сабурин многозначительно посмотрел на Арсения.
– Думаешь, я совсем свихнулась? – На мгновение затравленное выражение исчезло из бесцветных глаз, уступив место злости, но только на мгновение.
– Ну, извини, Белоснежка, – он развел руками. – Пока что у меня нет никаких оснований доверять твоим словам.
– Понимаю, – она кивнула, зажала ладони между коленками. – Я бы сама себе не поверила.
От ее одежды все еще шел пар. И где это она так вымокла?
Сабурин встал, включил электрочайник, сходил в комнату за пледом и, не обращая внимания на протестующее бурчание Арсения, набросил его на поникшие девчонкины плечи. Та благодарно кивнула, закуталась в плед и, кажется, даже перестала клацать зубами.
– Рассказывай, – он уселся на прежнее место. – Только по порядку.
– Ты собираешься слушать эту ненормальную? – возмутился Арсений.
– Собираюсь. Все равно я уже проснулся.
– Ты проснулся, а я, между прочим, еще даже не ложился. Знаешь что, а забирай-ка ты ее к себе, я разрешаю!
К себе?! Да на кой черт она ему сдалась? Одно дело – выслушивать ее бредни, так сказать, на нейтральной территории и совсем другое – впустить в свой мир чужого и не совсем вменяемого человека. Но и Арсения можно понять – незваный гость хуже татарина.
– Где ты живешь? – Сабурин навис над притихшей девчонкой.
– Ко мне нельзя.
Ишь ты, к ней нельзя!
– Это еще почему?
– За моей квартирой следят и вообще…
– Что – вообще?
– Там небезопасно. Они в нее однажды уже проникли, – в блеклых глазах закружился хоровод снежинок.
Красиво… Черт, не о том сейчас нужно думать.
– И что ты предлагаешь, Белоснежка?
Сейчас главное – не расслабляться, и чтобы голос звучал построже, а то эта белобрысая моментально почувствует слабину.
Она испуганно вздрогнула – кажется, со строгостью он переборщил, – а потом сказала умоляюще:
– Возьми меня к себе, а?
Нет, ну какова нахалка! Возьми ее к себе! А зачем она ему с этими своими байками про вампиров и хороводом снежинок в блеклых глазищах?!
– Я заплачу, честное слово, – девчонка, по-своему расценив его молчание, зачастила. – Мне бы пару дней где-нибудь отсидеться, а потом я уеду. Насовсем уеду. И хлопот со мной никаких не будет, обещаю!
– Два дня, – повторил Сабурин и сам себя укорил за слабохарактерность. – Два дня и две штуки баксов за хлопоты, – добавил он, немного подумав.
За деньги оно как-то правильнее получается. Вроде как нет никакого слюнявого альтруизма, а есть голый коммерческий расчет. Очень недурственный расчет, к слову. Если, конечно, девчонка согласится.
Она согласилась. Прямо просияла вся от радости, встрепенулась, плечики свои хилые расправила. За спиной неодобрительно хмыкнул Арсений. Ну да ладно, слово – не воробей, а две штуки баксов на дороге не валяются.
– Пошли, Белоснежка, – он, не особо церемонясь, сдернул девчонку с табуретки, плед спланировал на пол. Кот Силантий с недовольным мяуканьем спрыгнул с подоконника, разлегся поверх пледа.
Девчонка на грубость никак не отреагировала, покорно потрусила вслед за Сабуриным в прихожую, даже ехидное Арсеньево «скатертью дорожка» проигнорировала.
На дворе уже было полноценное утро, румяное, умытое недавним дождем, лениво кутающееся в обрывки рассветного тумана. Сабурин замедлил шаг, полной грудью вдохнул прохладный воздух. А красиво, черт возьми! Красиво и несуетно, совсем как в деревне у бабушки. Давненько он со своим бестолковым полуночным образом жизни не сталкивался с этакой красотой. И ведь еще долго не столкнулся бы, если бы не Белоснежка. Спасибо ей, что ли, сказать? Сабурин покосился на девчонку. В отличие от него она не испытывала радости от единения с природой, зябко ежилась, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и вертела по сторонам белобрысой головой.
– Что? – спросил он резко. От недавней умиротворенности не осталось и следа. Расслабишься тут, как же…
– А где твоя машина? – Девчонка посмотрела на ряд дремлющих у подъезда машин.
– А нетути, – усмехнулся Сабурин. Привыкла, понимаешь ли, на машинах разъезжать, а тут и идти-то всего ничего, каких-то пять минут. – Я рядом живу, пешком дотопаем.
Квартира встретила тишиной и застоявшимся воздухом. Сабурин поморщился, настежь распахнул окно на кухне и позвал:
– Эй, Белоснежка, сюда иди! Только разуйся.
Гостья, не заставив себя долго ждать, тут же нарисовалась на кухне и присела на краешек стула. Башкой своей белобрысой она, кстати, больше не вертела, уставилась на сложенные на коленях ладошки. Сабурину даже обидно стало: не ахает, не охает, не восхищается. На свою территорию он обычно девиц не пускал, предпочитал устраивать свидания в офисе, но уж если какая красотка оказывалась в его холостяцкой берлоге, то непременно принималась восхищаться, потому как берлога была трехкомнатной, по-мужски лаконичной, доведенной до совершенства светлой дизайнерской мыслью – в общем, если не принимать во внимание легкий творческий беспорядок, идеальной. А тут такое явное пренебрежение к рукотворной красоте.
