Вероника Мелан - Аарон
Она могла бы смотреть на него вечно. Вокруг могли бы создаваться новые Вселенные и распадаться старые, могли бы плыть мимо облака и ветра, могли бы вспыхивать и гаснуть звезды, а она бы все смотрела. Тысячекратно сменили бы друг друга времена года, рухнул бы этот мир и создался новый, а она бы все сидела тут — напротив него, способная различать лишь его лицо.
Те же самые губы, те же глаза… шрам на виске. Ей хотелось улыбаться.
К ней обращались с какими‑то вопросами, но Райна едва ли слышала их.
— Мисс Полански, мы — служащие отряда…
Какого‑то отряда… специального назначения — ей показывали печати, знаки, жетоны.
— Мы подходим вам.
Подходят. Да, подходят. Ей сейчас подходят все,… кто угодно.
Аарон. Те же стального цвета глаза, неулыбчивый рот.
— Договор уже составлен. Вы понимаете, что затраты будут большими?
Что? Затраты? Мисс Марго Полански просто кивала — она все понимала, на все соглашалась.
— Три с половиной миллиона в сумме. Вас устраивает?
— Да, устраивает.
Кажется, она постоянно теряла нить беседы. Вместо того, чтобы думать о нужном, не могла отвести от Аарона глаз — нежно ощупывала взглядом его фигуру, руки, плечи, шею… Касалась щекой уха, тихонько терлась о щетину.
Аарон.
Ей хотелось рыдать. Нельзя, нельзя рыдать…. Потом. И подходить к нему тоже нельзя, нельзя говорить, как сильно любит его. Только открывать и закрывать рот — немо рассказывать все то, что скопилось в душе.
— Наш стратег покажет вам карты, о которых вы просили. Поход будет сложным, понимаете? Вы должны будете исполнять все наши приказы — беспрекословное подчинение.
Да, хорошо, она согласна.
Все это говорил сидящий в центре человек — высокий, жесткий, с холодным взглядом. Рядом с ним вообще сидел кто‑то страшный — в плаще, с черными глазами и длинными волосами. В другое время она бы напугалась прихода таких гостей, но сейчас ей было все равно — для нее в комнате находились не трое, а только один.
— Аарон, покажи мисс Полански карты.
Между ними стоял стол. Вот к нему и подошел человек, присутствие которого превратило ее в мраморную статую, — развернул какие‑то бумаги, разложил их на столе, расправил, разгладил — она смотрела на его руки, пальцы…
А потом увидела кольцо. И едва не завизжала — не зарыдала мысленно:
"Дора, он… он…"
"Сиди тихо. Не смотри на кольцо…"
"Я не пойду, не пойду в этот поход! Он мне не нужен! Ничего больше не нужно…"
"Не глупи! Пойдешь!"
"Не пойду!"
Чужой. Аарон чужой. Он уже кому‑то принадлежит. Теперь никогда не обнять, никогда даже в мыслях не позволить себе приблизиться к нему.
Ей что‑то показывали, объясняли, просили посмотреть на точки — она делала вид, что смотрела. Подошла ближе и старалась не быть здесь, не чувствовать и не дышать — на безымянном пальце Аарона блестело кольцо. Не ее — чье‑то.
Стояла рядом и крошилась на куски.
Не пойду.
"Пойдешь!"
— Мисс Полански, с вами все в порядке?
Она ведь не плачет? Нет, глаза ведь сухие? Темноволосый мужчина в плаще уже стоял рядом, смотрел вопросительно.
— Да, в порядке.
Не пойду.
— Когда бы вы хотели отправиться в путь?
Не пойду.
"Пойдешь!"
"Зачем? Дора, зачем я пойду? Теперь…"
"Потому что не все в этом мире очевидно. Все еще может быть не так, как кажется…"
"Я не верю…"
"Зато верю я. Ты пойдешь. Ради меня".
"Ради тебя я его нашла. Все, я свободна".
"Ты пойдешь ради меня. Обещай!"
"Зачем?"
— Мисс, с вами все в порядке?
"Обещай!"
"Не могу".
"Обещай!"
"Я…"
"Обещай!"
"Обещаю".
Райне хотелось свернуться в баранку на полу. Какой поход? Зачем он ей теперь?
А Дора уже исчезла.
— Мисс Полански, так что — мы беремся за эту работу? Вы согласны подписать договор?
Да, наверное. Она больше ничего не чувствовала. Что‑то подписала, как обычно, не глядя, смотрела сквозь стены. Сама не поняла, зачем произнесла деревянным голосом:
— Выходим как можно скорее. Хорошо?
— Как скажете. Мы с вами свяжемся, как только завершим все приготовления.
И они ушли.
Все.
Забрав с собой огонек из ее души, который навсегда приклеился к отблеску на тонком ободе золотого кольца.
*****
— Не все в этом мире очевидно, так, Дора? А что здесь неочевидного — он отдал свое сердце другой. ДРУГОЙ!
Она впервые сидела не на шезлонге, а на парапете. Никогда раньше не приближалась к краю террасы — боялась, — а сейчас не испытывала ни грамма страха, одну лишь едкую и безнадежную горечь. Настоящее, достигшее пределов отчаяния горе.
— Он помнил мое имя, но не меня… Зачем ты взяла с меня это обещание, зачем?!
Райна не замечала того, что кричит, — ее халат и волосы трепал ветер, по щекам текли не слезы — боль.
— Зачем мне теперь туда идти? Даже если я смою с тела шрамы, я никогда уже не смою их с души. Может, мне нанять сенсора? Как ты и говорила? Стереть эту гребаную память и никогда больше не вспоминать о нем? А — а–а? Ты ведь так советовала?
Дора молчала.
Дора исчезла.
А по перекрестку мелкими точками ползли машины; Райна стеклянными глазами смотрела вниз.
*****
— Она рассматривала тебя так пристально, как обдолбанная.
— Может, и правда, была под кайфом? Приняла пару таблеток перед нашим визитом.
— Зачем бы это ей?
— Наркоманка?
Канн не слушал друзей, он думал о другом — о том, что она подписала бумаги, даже не взглянув на них. Не думая, не спрашивая их имен, согласилась выбросить на ветер три с половиной миллиона долларов. Вот так просто.
Все верно — уже не Райна. Марго Полански. Потому что та Райна, которую он помнил, так бы не сделала.
А он помнил ее.
Все это время. Иногда задумывался, почему, и никогда не мог найти ответа — просто помнил. Несмелой, неуверенной, постоянно чем‑то напуганной, но честной и искренней. Той, которая, оказавшись в его доме — чужом для нее доме, — сумела наполнить старую хибару, которую он снимал, теплом.
Девенпорт. Тогда у него не было ни постоянной работы, ни желания ее искать — Канн перебивался разовыми заказами. Старался не лезть в криминал, и потому ходил по грани — за честную платили мало. Жил один, богатств копить не спешил — сразу тратил то, что зарабатывал, и мало о чем горевал. Хотел одного: стать лучшим в своей профессии, а потому много читал, учился, анализировал, тренировался.
И уж точно не мечтал ни о долгосрочных отношениях, ни о том, чтобы жить с кем‑то под одной крышей.
А пришлось.
В ту зиму старина Барни — жадный до денег и скользкий типок, который приторговывал наркотиками, — провернул неудачную сделку, попался на краже, сбежал и залег на дно. Сам исчез, а подружке своей оставил записку: "Если я исчезну, позвони по этому номеру, и о тебе позаботятся".
