Катарина Хагена - Вкус яблочных зёрен (ЛП)
только смущённо улыбался и сбегал к соседним столам. В конце концов, ему тут ещё жить.
Когда мы вышли из ресторана было ещё тепло. Господин Лексов заправил штанину в
металлическое кольцо и сел на свой чёрный велосипед, который стоял без замка у стены. Он
коротко поднял на прощание руку и уехал в сторону кладбища. Мои родители и тётки стояли
у двери и щурились на вечернем солнце. Отец откашлялся:
— Люди из канцелярии, которых вы их видели, сказали, что Берта оставила завещание.
Значит, это всё же были адвокаты. Мой отец ещё не договорил, он открыл рот и вновь
закрыл, три женщины продолжали смотреть на красное солнце и молчали.
— Они ждут у дома.
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
Когда умерла Розмари тоже было лето, но по ночам с полей уже полз запах осени.
Люди быстро остывают, если лежат в земле. Я думала о моей бабушке, которая лежала под
землей, о влажной чёрной дыре, в которой она теперь находилась. Болотистая почва, жирная
и чёрная, но под ней находится песок. Насыпанная гора земли около её могилы сохла на
солнце, и всё время песок отделялся и осыпался тонкими струйками, как в песочных часах.
— Совсем как я, — простонала как-то Берта, — это моя голова.
Она кивнула песочным часам, которые стояли на кухонном столе, и быстро встала со
своего стула, при этом столкнув бедром часы со стола. Тонкий деревянный каркас сломался,
стекло разбилось и разлетелось во все стороны. Я была ребёнком, а её болезнь не была ещё
очень заметной. Я встала на колени и стала развозить указательным пальцем белый песок по
бело-чёрному каменному полу. Песок был очень мелкий и блестел при свете кухонной
лампы. Моя бабушка стояла около меня, потом вздохнула и спросила, как же могли
разбиться эти прекрасные песочные часы. Когда я сказала, что она сама их разбила, Берта
покачала головой и качала ей снова, и снова, и снова. Потом она подмела осколки и
выкинула их в мусор.
Тётя Харриет взяла меня за руку и я вздрогнула.
— Пойдём? — спросила она.
— Да, конечно.
Я попыталась освободиться из нежного рукопожатия, и она сразу отпустила мою руку,
я чувствовала её взгляд со стороны.
Мы пошли пешком к дому. Боотсхафен очень маленькая деревушка. Люди серьёзно
кивали нам, когда мы проходили мимо. Несколько раз дорогу преграждали старые дамы и
подавали руку нам, но не моему отцу. Я никого из них не знала, но оказалось, что они все
знали меня и говорили хоть и тихо, из уважения к нашему трауру, но с едва скрываемым
триумфом, что не их застигла смерть, и что я выгляжу как Лютье Кристель. Мне
потребовалось время, пока я смогла понять, что Лютье — это моя мать.
Дом было видно издалека. Дикий виноград разросся по фасаду, и верхние окна
выглядели как четырехугольные углубления в тёмно-зелёных зарослях. Две старые липы у
въезда достигали крыши. Когда я коснулась боковой стены дома, неровные красные камни
источали тепло под моей рукой. Порыв ветра покачнул виноградные листья, липы кивнули,
дом тихо дышал.
У подножья лестницы, которая вела к двери дома, стояли адвокаты. Один из них
выкинул сигарету, когда увидел, что мы подходим. Затем быстро наклонился и поднял
окурок. Пока мы поднимались по широким ступеням, мужчина опустил голову, потому что
заметил, что мы его видели, шея адвоката покраснела, и он сосредоточенно рылся в своём
портфеле. Двое других мужчин смотрели на тётю Ингу, оба были моложе её, но сразу же
начали за ней ухаживать. Один из них достал из своего портфеля ключ и вопросительно
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
посмотрел на нас. Когда послышалось бренчание медного колокольчика на верхней петле
двери, у всех трёх сестер на губах была одинаковая полуулыбка.
— Мы можем пройти в кабинет, — сказала тётя Инга и пошла вперёд.
Запах в прихожей ошеломил меня, здесь всё ещё пахло яблоками и старыми камнями, у
стены находился резной сундук из приданного моей прабабушки Кэте. Справа и слева стояли
дубовые стулья с семейным гербом — сердце, распиленное пилой. Каблуки моей матери и
тёти Инги стучали, песок скрипел под кожаными подошвами, только тётя Харриет медленно
и бесшумно следовала в своих "рибоках".
Дедушкин кабинет был прибран. Мои родители и один из адвокатов, молодой с
сигаретой, сдвинул четыре стула, три с одной стороны и один напротив. Письменный стол
Хиннерка твёрдо/основательно стоял у стены между двух окон, выходящих на въезд с
липами, совершенно не взирая на любые воздействия. Свет преломлялся на листьях деревьев
и рассеивался по комнате. Пыль танцевала в воздухе. Здесь было прохладно, мои тётки и
мать сели на три тёмных стула, один из адвокатов взял себе стул Хиннерка. Мой отец и я
встали за тремя сёстрами, два других адвоката встали справа от стены. Ножки и спинки
стульев были такими высокими и прямыми, что сидящее на нём тело сразу складывалось в
прямые углы: ноги и голени, бедра и спина, шея и плечи, подбородок и шея. Сёстры
выглядели как египетские статуи в гробнице. И хотя неравномерный свет слепил нас, он не
наполнял комнату теплом.
Чиновник, сидящий на стуле Хиннерка, был не тот человек с сигаретой, он щёлкнул
замками своего портфеля, что показалось двум другим адвокатам знаком, они откашлялись и
серьёзно посмотрели на первого мужчину, очевидно, тот был у них начальником. Он
представился компаньоном прежнего партнёра Гейнриха Люншена, моего деда.
Завещание Берты было провозглашено, мой отец был назначен исполнителем. По всему
телу сестёр пробежало одинаковое движение, когда они услышали, что дом переходит ко
мне. Я рухнула на табуретку и посмотрела на компаньона. Мужчина, который был с
сигаретой, оглянулся, я опустила взгляд и уставилась на листок с церковными песнями с
поминок, который ещё держала моя рука. На фалангах больших пальцев отпечатались ноты
"о, глава, полная крови и ран". Струйный принтер. Главы полные крови и ран, я видела перед
