Эдвина Марк - Юная грешница
Только клерк ошибся. Вместо Лоуренса Уэлка и его большого, мягкого оркестра он дал Эллиоту Бранденбургский концерт Иоганна Себастьяна Баха. Когда отчим принес мне сверток, я вежливо поблагодарила и сняла обертку прямо при нем.
Проигрыватель восхитил меня, а пластинка озадачила. Я никак не могла понять смысл выбора Эллиота, но в конце концов поставила третью часть концерта и села.
Никогда не смогу разобраться, что произошло со мной потом.
Как будто что-то распахнулось впереди, и я стала купаться в солнечном свете. Это было все равно что слушать живую воду. Радостный, смущающий и однако строго выстроенный каскад нот. Я и не подозревала, что музыка может производить такое впечатление.
Эллиот слушал достаточно вежливо, мама вяло походила, потом исчезла в своей комнате, где села перед телевизором и стала смотреть свои программы, не мешая никому в доме.
Когда одна сторона пластинки закончилась, я выключила проигрыватель и, ошеломленная, снова села. Мне не хотелось ни говорить, ни думать. Не хотелось даже больше слушать. Для вечера было вполне достаточно.
— Что это за музыка? — спросил Эллиот, нахмурившись. Я указала на обложку пластинки, и он прочитал название, а потом рассказал об ошибке клерка, о превосходных свистках Лоуренса Уэлка.
— Завтра я верну им эту пластинку, — закончил отчим ломким голосом.
— Не беспокойся, — сказала я. — Мне нравится.
— Я не хочу, чтобы ты слушала это, — ответил Эллиот, Я удивилась.
— Почему нет?
Отчим пожал плечами, и я поняла, что он не хочет говорить.
— Кроме того, это мой день рождения. Я имею право сказать, что мне нравится твой подарок.
— Я уже рассказал тебе… Это была ошибка. Я хорошо знала этот его тон. Из-за него мы не могли делать покупки нигде, кроме скромного магазина одежды в Моронвилле, не могли покупать мясо нигде, кроме местного супермаркета, и не могли покупать лекарства нигде, кроме местной аптеки.
— Это самая лучшая из совершенных тобой ошибок. Спасибо, Эллиот.
— Послушай, — сказал он. — В Бахе нет ничего плохого. Я ходил в колледж и хорошо знаю его. Но ты должна подумать обо мне, о моем положении здесь.
— И что?
— Это выглядит не очень хорошо, Джоан. Это община среднего уровня. Только немногие люди слушают подобную музыку. Я не хотел бы, чтобы вокруг поползли слухи, будто моя дочь или даже я сам, чересчур серьезны. Пуритане! Я не могу позволить себе быть пуританином.
Позвольте мне объяснить: в своем банке Эллиот сидит в центре зала, окруженный чистейшими стеклами. Солнце освещает его лицо (стекла связаны со специальной сигнализацией, и под ногой отчима есть незаметная для других кнопка сигнала тревоги). Он является новым типом банкира. Имя и фамилия Эллиота выгравированы огромным готическим шрифтом на табличке на его столе. Под ними такими же буквами написано: «Добро пожаловать». Отчим разговаривает со всеми, смертельно боится заговорить покровительственным тоном или быть с каждым человеком разным. Он хлопает вас по спине, отвергая или принимая ваше предложение, выпивает с ребятами в задней комнате, входит в уйму различных комитетов — в комитет низшей лиги по боулингу, в ПТА, в комитет по Образованию Ширфул Вистас (некоторое время даже был председателем последнего.) Эллиот председательствует в Лиге Социального обеспечения, работает с местным Республиканским комитетом. Он популярен со своим мощным, грубоватым голосом, эффектными челюстями и слегка трепещет, когда бывает слишком эмоционален. У него даже есть документ, доказывающий это, благодарность «за активную поддержку финансового и духовного состояния общины». Документ напечатан на синтетическом пергаменте и красиво раскрашен с левой стороны. Эллиот держит его на видном месте, под стеклом своего стола в офисе. Причем текст развернут так, чтобы посетитель мог без труда все прочитать.
Большинству остолопов мой отчим нравился, некоторые в районе его боялись. Последние были умнее, поскольку каким-то образом поняли, что Эллиот презирал их всех. Всей своей злобе на себя и на людей, среди которых ему приходилось жить и возиться с деньгами, он позволял выплеснуться по вечерам. И то, как Эллиот использовал двух зависящих от него людей, было свойственно его подлой сущности. Так что мой отчим с со своими белыми губами и во своей обдуманной, хорошо контролируемой манере был никем иным, как настоящим сукиным сыном.
Однако, когда на следующий день я вернулась домой из школы на ланч, пластинка с Бранденбургским концертом исчезла. На ее месте (видимо, Эллиот прислал его с посыльным) лежал диск Лоуренса Уэлка — в небесно-голубой бумаге. Я ничего не сказала, просто на следующий день обменяла приобретение Эллиота на Бранденбургский концерт и в тот же вечер громко завела его в своей комнате.
Отчим промолчал. Он не мог опуститься до моего уровня. Боже, как мне хотелось этого. Но Эллиот не опустился, просто превратил нашу с мамой жизнь в ад. Еда была невкусной, рубашки непостиранными, виски слабым, содовая без газа, и вся вина за это лежала на Грейс. Он говорил ей это по вечерам при мне и по ночам, когда думал, что я уже сплю и ничего не слышу. Мама похудела еще сильнее, а ее лицо стало еще более серым. Она больше не смотрела по телевизору свои мыльные оперы и выглядела теперь совсем пришибленной. Вместо одной пачки сигарет мама выкуривала уже две.
Я перестала слушать Баха.
Эллиот перестал мучить маму.
И в этот момент я решила, что моя репутация останется чистой только до тех пор, пока я не найду подходящего парня. Он еще не появился на горизонте, но когда появится, я воспользуюсь полным преимуществом его невинности, а потом в деталях расскажу отчиму, как все произошло.
Понимаете, Эллиот считал меня своей собственностью. Он был пуританином, аккуратным человеком, ненавидел беспорядок. Я намеревалась сыграть с ним первоклассную шутку. Это был единственный способ нанести удар по всей его жизни. Но, как я уже говорила, не с Рэем. Мы все еще танцевали, и я позволила ему прижать меня к себе немного покрепче. Я чувствовала, что на нас смотрят, но Рэй не был общительным. Кроме того, эту вечеринку устроил он. Если ему хотелось побыть со мной, у него имелось на это право. Весь Вистас будет завтра судачить о нас, и мне придется дать дюжину осторожных убедительных объяснений множеству девочек. Как я отметила раньше, Рэй считал, будто я уже принадлежу ему.
А ведь все, что он получил, был обычный поцелуй, да и то короткий. Рэй застал меня врасплох и только поэтому добился успеха.
Я не ожидала, что он полезет целоваться на первом же свидании. С тех пор мы гуляли с ним четыре раза, но я больше не позволяла ему даже прикоснуться ко мне.
