Ирина Алпатова - Рыбка в солнечной воде
– Своим интеллектом, Гришина, вы блеснете на сцене, – зловеще предупредил Фома и скоро предоставил ей такую возможность. Три выхода, один даже с репликой из двенадцати слов. Да плюс сольный танец, итого – почти двадцать минут на сцене. Между прочим, за последний год это было ее личным рекордом. И главреж ничего не мог поделать с тем, что Гусев, приглашенный постановщик танцев, отдал один из лучших сольных выходов именно Лере.
– Лера, зависни в прыжке! – кричал Гусев, наклонившись вперед и дергая подбородком – это он так помогал, и Лера зависала. Пожалуй, если бы ей скомандовали что-нибудь типа «лети»! – честное слово, у нее был шанс. Потому что Лера обожала танцевать и умела это делать. – Резче и агрессивней, Лера, ты ведь хищница! Больше экспрессии!
Когда она танцевала, то ухитрялась забыть про идиотские хламиды, в которых выходила группа пронумерованных девушек – «хищниц». Художник, точнее, художница по костюмам Алена, следуя концепции спектакля, нарядила их в нечто, отдаленно напоминающее обрывки рыболовной сети. Мике – главной интриганке – достался желтый кусок, Лере – зеленый, были еще голубой и розовый. Причем все с приставкой «грязно-»… «В этом только танец инфузорий-туфелек исполнять», – сказала Лера, блеснув эрудицией, и Мика с ней согласилась.
– Мы веселые медузы, мы похожи на арбузы, – пела Лера в костюмерной. В ее случае это было идеальным попаданием.
– Все-то она у нас умеет. И чего на отделение музкомедии не пошла? Выступала бы сейчас в оперетке… – Было не понятно, шутит Мика или говорит всерьез. Неясным оставался и другой вопрос: почему медузы, они же инфузории, должны носиться по сцене на шпильках?
– Ну так нас лучше видно, – не очень уверенно предположила не особенно высокая Мальцева, – а главное, мне кажется, Алена внушила Фоме, что шпильки это просто верх стервозности.
Сама Мика, «девушка номер один», на двенадцатисантиметровых каблучищах держалась не очень уверенно, так что ее теория насчет верха стервозности несколько прихрамывала, иногда даже в прямом смысле. Лера подозревала худшее – главреж в глубине души надеется, что кое-кто переломает себе ноги, а остальным… как повезет. Ну а хореограф Гусев, естественно, думал только о своем, и все время требовал: «Больше экспрессии, резче! Лера, двигайся, двигайся!» Еще он строго поговорил с Лерой с глазу на глаз, потребовав, чтобы она не смела заниматься самодеятельностью и менять рисунок танца. Иначе…
Лера могла бы посоветовать товарищу понаблюдать, как двигаются в воде стайки… хотя бы гуппи, раз уж под рукой нет акул, но благоразумно от совета воздержалась и клятвенно пообещала строго следовать авторскому замыслу. Тем более что Фома однажды поинтересовался: «А не слишком ли много э… э… второй девушки?» – «Только она вытянет», – отрезал хореограф, и Лера осталась в прежних дозах.
В этот день Лере экспрессии было не занимать. Ровно двадцать пять лет назад она прокричала свое первое «уа-уа» – шаг влево, пируэт; Митька до сих пор не позвонил – поворот всем корпусом, шаг вперед; Фома опять изгаляется, да и черт с ним – плечи развернуть! Потом Лера позабыла про все на свете, потому что появилось пьянящее ощущение легкости и полета, нужно только посильней оттолкнуться и…
Она и сама не поняла, что с ней произошло в следующую секунду. Все было сделано правильно, но только каблук правой туфли вдруг будто провалился куда-то, отчего Леру неудержимо потащило в сторону, в темноту зала. И она буквально рухнула на человека, стоявшего возле самой сцены.
Все произошло невероятно быстро и… складно. Лера даже не успела по-настоящему испугаться и совсем не ушиблась, потому что сцена была невысокой, а тело, лежавшее под ней, оказалось мягким, как матрас. И Лера почему-то нисколько не удивилась, когда, кое-как приподнявшись, разглядела в сантиметре от своего лица красную физиономию Фомы. Главное, он был жив.
– Фома Антоныч! Антон Фомич, простите! – завопила она, как только смогла произнести хоть слово.
– Гр… Гри…ши… шина, слезьте… Слезьте с меня немедленно… Кто-нибудь, снимите ее с меня! – пропыхтел контуженный Фома.
Пожалуй, последняя реплика и привела Леру в чувство окончательно. Она засуетилась, перекинула через сопящего Фому ногу и не очень ловко поднялась, потом опасливо посмотрела вниз на поверженного главрежа. Фома напоминал пингвина, завалившегося на спину и машущего бесполезными крыльями. Между прочим, из такого положения птица сама подняться не может и поэтому обречена на гибель. Бедный Фома!
Присутствующие, выйдя из столбняка, толпой бросились к ним и, оттеснив Леру, теперь суетились вокруг главрежа.
– Не кантуйте, вдруг перелом позвоночника! – вскричал кто-то, и все испуганно отпрянули. Зато Лера в ужасе снова бросилась к своей жертве. Фома лежал посередине импровизированного круга и пытался приподняться. Между прочим, пытался вполне активно. Лера опустилась рядом с ним на колени.
– Антон Фомич, перекатитесь набок, я помогу вам встать.
– Клоунесса! – просипел Фома, но все-таки послушался ее совета и неуклюже перевалился на правый бок. Тут наконец Стас сдвинулся с места и вдвоем с Лерой они подняли главрежа. Слава богу, судя по всему, Фома практически не пострадал и был даже в состоянии топать ногами.
– Во-он из театра! – приняв вертикальное положение, тут же завопил он. – Я не позволю устраивать здесь балаган и превращать меня в шута! – Фома дрожащей рукой пригладил на макушке жидкие волосы и объявил, указав на Леру перстом: – Или я или она! Все, с завтрашнего дня вы уволены!
И паршивая овца в абсолютной тишине прохромала на сломанном каблуке в гримерную. Коридор, котрый утром она пролетела за пять секунд, теперь показался бесконечно длинным и унылым. Как жизнь, ожидавшая Леру впереди.
– Скажи спасибо, что ноги не переломала. И как ты, Валерка, на таких копытах скачешь… – проворчал ничего не подозревающий Иван Григорьевич, иными словами, дядя Ваня, умеющий абсолютно все: ремонтировать сломавшиеся каблуки, зонтики и остановившиеся часы, управлять «горным эхом» и «шумом водопадов», а так же строить «царские хоромы» из двух кусков фанеры. – Думаю, к послезавтрему будет готово.
Лера не стала объяснять, что «послезавтрие» для нее значения уже не имеет. Может быть, найдется в театре еще одна пара ног, которой «копыта» вполне подойдут. А для Валерии Гришиной бал, собственно говоря, закончился. С днем рождения, Лера…
Она удрала от любопытных взглядов и не ответила ни на один телефонный звонок, а вечером пришла точно к началу спектакля, для нее последнего, и сыграла свою последнюю роль. И даже улыбалась на общем поклоне.
