Андрей Анисимов - Краски любви
Сам Стас из спорта ушел из-за травмы. Он каждый год ездил в Таиланд – на родину своей любимой спортивной дисциплины – и дрался там за деньги. Тайский наставник предупреждал своего русского ученика: бой за деньги быстро уничтожит в Журове талант спортсмена. Но Стас учителя не послушал. В одной из схваток с опытным и хитрым таиландцем по кличке Желтая Лихорадка он проиграл. И проиграл так, что остался с растяжением паховых мышц и выступать больше не смог. Тогда он и набрал свою «стаю».
Узнав, что известный спортсмен начинает учить новичков, Васька Щукин заявился первым, а с ним за компанию пришла его сестра Тамара. Ей было любопытно, что же это такое – восточные единоборства? Она, видимо, осталась довольна увиденным, потому что стала частенько заходить в спортзал. Чему Журов не препятствовал, хотя он терпеть не мог зрителей на тренировках, но для Тамары делал исключение. В нее Журов влюбился. И хоть взаимности не получил, но надежды не оставлял. А потому приходилось тащить за собой и Щукина. Тамара иногда приходила в зал, смотрела, как тренируются ребята, а потом уходила, не сказав ни слова Журову и не ответив на его шутки и заигрывания. Казалось, она не замечает тренера, а он тайком смотрел на нее. Тамара не пользовалась косметикой, ее темно-русые волосы росли, как им хотелось, и девушка нисколько ими не занималась. Мама Тамары и Васи работала парикмахером и держала небольшой салончик в переулках Старого Арбата. Может быть, именно профессия матери и привила девушке отвращение ко всяким женским выкрутасам.
– Хватит! Остыли, – приказал ребятам Журов, заметив, что те уж слишком вошли в раж. Он хотел распорядиться об окончании занятий и отправить команду в душ, но в этот момент в зал вошла Тамара. Журов смутился, поскольку только что о ней думал, и, чтобы скрыть смущение, подошел к Васе:
– Ты сегодня молоток. Удар держишь.
После этого тренер снова посмотрел на Тамару и только сейчас заметил, что девушка пришла не одна.
Глава 3
Семейный совет
Но и к папе у Кати возникло странное отношение.
С того дня, как в их квартире появился чужой мужчина, она каждый день ждала, ждала и надеялась, что папа ворвется в дом, схватит чужого дядьку за воротник и вышвырнет вон. Она не понимала, почему папа – сильный и смелый, умный и находчивый – ничего не предпринимает. Может, он испугался маминого начальника? Не может быть! Папа – не трус. А вдруг? Эти мысли не давали Кате покоя, она не спала ночами, мучаясь от своей беспомощности и чувствуя, как с каждым днем в ее душе нарастает чувство осуждения. Она не могла простить папе его бездействия.
Наконец все, за исключением брата, собрались в гостиной. Его так захватила новая игра, что он не мог оторваться от монитора.
– Костя, будь добр, выйди в гостиную, – громким и чужим голосом позвала мама.
– Здравствуй, пап, – неловко поздоровался брат и уселся на краешек стула.
Мама вышла на середину комнаты:
– Астахов… – обратилась она к папе по фамилии. – Я пригласила тебя, чтобы взаимно и честно решить вопрос наших общих детей. Я бы предпочла, чтобы они оставались здесь. Но ты без детей страдаешь, и они достаточно большие, чтобы их мнение учитывалось при решении вопроса. Итак, я решила: кто захочет, сын или дочь, останется со мной. Я буду рада. Кто пожелает жить с отцом, возражать не буду. Пускай выбирают сами.
Катя следила за папой, точнее, она наблюдала, как меняется выражение его лица. Он все более и более изумлялся, его глаза расширились… и ей захотелось плакать. Но Катя сдержалась. Костя выслушал официальное заявление матери без всяких эмоций. Василий Петрович глядел в пол. Казалось, что у него что-то болит, но он это скрывает. В гостиной возникла неловкая пауза. Мама продолжала стоять в центре комнаты и поочередно оглядывала каждого из присутствующих. Ее лицо побледнело. Даже пудра не могла скрыть волнения, хотя мама старалась держаться, как на профсоюзном собрании.
– Я не слышу реакции, – обратилась мама к своему теперь уже бывшему мужу.
Катя заметила, как папа вздрогнул и растерянно заморгал.
– Какой ты ждешь реакции? – спросил он.
– Ты согласен с постановкой вопроса? Мне самой нелегко, но я так решила, – сказала мама.
Папа встал, прошелся по гостиной и сказал:
– Дура.
– Что?! – мама побледнела еще больше.
– Нет, ничего. Я только не понимаю, почему детский вопрос надо так странно решать. Зачем устраивать производственное совещание? Может быть, надо было просто с ними поговорить, а не доводить дело до голосования? Не проще ли спросить у детей? Решать-то ведь им.
– Не хочу, чтобы ты думал, будто я плету интриги. Пускай все происходит открыто. Видишь, я не уговариваю ребят. Вася, а ты что думаешь? – обратилась мама к новому мужу.
Тот не сразу понял, что от него хотят, но поднял голову и, оценив ситуацию, ответил:
– Любава, это твои или, точнее, ваши дети. Какое я могу иметь мнение? Останутся они с тобой, тебе будет хорошо и мне спокойно. Не останутся – тебе будет горько. И я расстроюсь.
Катю передергивало, когда Василий Петрович называл маму Любавой. Она скривила губы и поглядела на отца. Кате показалось, что папа улыбнулся.
– Костя, Катя, вам решать. Мы вас слушаем, – торжественно произнесла мама и подошла к Константину. Сын вертел в руках кубик Рубика и молчал. – Я к тебе обращаюсь? – мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Катя это понимала, но ей было маму абсолютно не жалко.
– Ма, я же учусь в бизнес-колледже. Как я могу ехать в Москву? – тихо произнес Костя.
У Кати чесались руки. Как ей хотелось дать брату по шее! А впрочем, за что? Разве он мог сказать что-либо другое? Катя встала, подошла к отцу и сказала:
– Па, я поеду с тобой в Москву или туда, куда ты захочешь. Но ты должен мне обещать, что исполнишь одну мою просьбу.
– Если буду в силах, дочка, – ответил ей отец и в первый раз улыбнулся.
– Я так и думала, – как бы себе самой сказала мама и выбежала из гостиной. Из спальни послышались ее истерические всхлипывания. Но через две минуты Любовь Аркадьевна вышла и, вытирая глаза платком, обратилась к Кате: – Можешь собираться, дочь. И знай, двери этого дома для тебя всегда открыты.
– Я давно собралась, – сообщила Катя и вынесла свой рюкзачок. – Папа, пошли, что ли?
Они брели по Лиговскому проспекту. Народу на воскресной улице встречалось мало. Беспризорные детишки, одетые в грязные зимние шапки и драные пальтишки, хотя майский день был жарким, мусолили папироску по очереди, и казалось, что они вовсе не видят Катю с ее папой, шагающих в сторону Московского вокзала.
«Господи, а я еще устраиваю трагедии. Вот бы меня на их место», – подумала Катя и прижалась к отцу.
