Елена Богатырева - Танец втроем (Фиса)
И пошли. Оказалось, их в комнату с какой-то иностранкой поселили. Не то с гречанкой, не то с латиноамериканкой — не помню уже. А та на следующий день замуж вышла за своего то ли грека, то ли латиноамериканца. Замуж-то она днем вышла, а в комнату мужа законного привела ближе к ночи. «Вы, — говорят они нашим девицам, — не беспокойтесь. Мы вам мешать не будем». И стали над своей кроватью балдахин пристраивать. Получилось — как палатка. Ничего не видно. Но как зато слышно! Пролежав так первую брачную ночь своих соседей, вытаращив глаза в кромешную темноту (причем одна из них таращила их с ужасом и много лет после этого от мужчин шарахалась, а другая — наоборот — с превеликим любопытством, которое ей вообще по жизни очень было свойственно), обе девицы, не сговариваясь, засекли по инерции время, когда все это кончилось, — к рассвету приблизительно. И с тех пор так и сидели каждую ночь на полу рядом с комнатой, ожидая, когда на небе забрезжит тоненькая полоска зари.
На занятиях они обе мирно ложились на парты и засыпали. Мелкая похрапывала даже, чему учителя очень удивлялись и кричали через аудиторию: «Молодой человек! Спать — это я еще могу понять. Но храпеть…» Но мелкая даже не шевелилась. И главное, никто на нее не думал, даже те, кто рядом сидел, оглядывались с изумленным видом. Никто представить не мог, что такое ангельское создание способно издавать такие звуки…
Вот так постепенно я вспоминаю события тех лет и все-все записываю. Доктор Р. считает, что если я не стану торопиться, то со временем мне откроется какое-то знание. Что-то, возможно очень важное, произошло тогда, десять лет назад, и в этом, возможно, причина всех моих бед сегодня. Хотя какие там беды… Но я хотела бы сейчас рассказать не об этом. После того, что случилось, я первая отыскала Фису. Совсем недавно.
Кто мне рассказал о ней — неважно. Так, какой-то случайный человек. Хотя мне кажется, что с тех самых пор в моей жизни все люди были случайными. Только не Фиса. Она была — судьбой… Ну, в общем, этот случайный человек поведал мне что-то незначительное о своей соседке. На его взгляд, незначительное. Я выслушала его вполуха, как всегда, но с места сойти мне после этого не удалось. Он не понял и пошел куда-то дальше своей дорогой, а я, кажется, закричала ему: «Постой!!!» Именно так и закричала — громко и пронзительно, с тремя восклицательными знаками. Он испуганно обернулся и ошарашенно уставился на меня. А я не знала с чего начать. Имени соседки он не знал. Я попросила рассказать о ней что-нибудь еще, и с каждым его словом сомнения развеивались и передо мной вставал образ далекой родной Фисы. Как живой!
Потом я взяла адрес и отправилась прямо к ней. И вот что никогда не забуду — как она тогда на меня смотрела. Она открыла дверь и посмотрела на меня как-то страшно сначала. Не то чтобы испуганно там или с удивлением, а именно — страшно. Потом подняла брови и сказала:
— Это ты.
Я бросилась к ней на грудь. Она не сделала от неожиданности в ответ ни одного движения, и так мы простояли несколько секунд на пороге.
— Ну что ты, заходи, — Фиса отступила в комнату.
Девчонок новых звали Света и Рита. Но это их остальные так звали. А мы звали по-своему — Ветка и Марго. Ветка — это та, что помельче. А Марго — девушка-Себастьян. Кто-то мне говорил потом, что, дескать, так имена калечить — это плебейство. Мол, дворяне с грамотами никогда бы себе этого не позволили. Но нам тогда было все равно. Мы жили вне всяких правил, и все законы были нам не писаны. Мы жили вспышками всесметающего духа, а вокруг копошились наши душевные однокурсники и однокурсницы. Они пели добрые песенки под гитару — ля-ля-ля-ля-ля. А мы слушали, как стучат колеса поездов и тихо стонут в небе звезды. Это был наш мир, в котором каждый камень жил и двигался, каждый паук имел свое имя, а деревья по ночам перешептывались совершенно человеческими голосами. А те, кто не слышал этого, нас не интересовали. И таких было большинство.
К нам пытались приходить в гости. Вечно голодные однокурсники шарили глазами по полкам шкафа в поисках снеди и давили на жалость. Но мы были не жалостливые, а снеди у нас не было, за исключением кофе, который мы пили все время. Однако кофе мы слишком любили, чтобы угощать посторонних. Иногда к нам заходили «пообщаться». Но не все выдерживали. Кому понравится, когда на тебя уставятся четыре пары разноцветных глаз с одним выражением, словно рассматривают таракана в банке: «Смотрите, как живой!»
Мы вчетвером словно жили на втором этаже, а все остальные копошились на первом, и им было до нас не достучаться, а мы сами никогда не смотрели вниз.
Ветка и Марго через четыре дня после нашего внезапного знакомства и внезапно вспыхнувшей симпатии собрали вещички, покинули своих молодоженов и перебрались в нашу комнату, которую Фиса им услужливо предложила, совсем позабыв обо всех правилах общежития.
Три дня они блаженно отсыпались. Правда, Марго странно вскрикивала во сне, но это быстро прошло. Помню, мы с Фисой минут по десять препирались относительно того, что же снится нашей целомудренной Маргарите. В это время в комнату лучше было не заходить, потому что наши предположения выходили за все рамки приличий.
Все были счастливы, за исключением вьетнамской Анны. Ее, правда, давно звали к себе вьетнамские подружки, но она уперлась из принципа и продолжала жить с нами. Фиса делала ей козью морду, Марго и я горячо убеждали переехать. Возможно, даже слишком горячо. А Ветка ничего не делала. Она спала на полу, потому что ей не хватило кровати, но не слишком страдала. Правда, первое время спала она постоянно, поэтому по комнате невозможно было ходить. Но нам, собственно, и не нужно было. Мы валялись на кроватях, обложившись сложными философскими книжками, и ничего на свете нас больше не интересовало.
Война с Вьетнамом коснулась не только Америки, но и нашей 145-й комнаты. К нам приходило видное вьетнамское начальство. Это были немолодые (по паспорту) люди в военизированной, как нам казалось, форме. Фиса смотрела на них сверху вниз, потому что по сравнению с ней они все были крошечные, и говорила только одну фразу каждый раз: «А нас больше!», предоставляя нам с Марго объяснять, что же эта фраза значит.
А потом у нас сломался будильник. И мы впали в сплошной летаргический сон. Однако ровно через неделю наши фамилии заняли ведущие места в рейтинге злостных прогульщиков и нас пригласили в деканат. Вряд ли там догадывались, что мы живем в одной комнате или хотя бы знакомы. Сначала вызвали Фису. Она пошла и все обстоятельно рассказала. Как мы живем, сколько нас, как Ветка спит на полу, как сломался будильник, а тут еще военные силы Вьетнама каждый день угрожают. Ей вынесли выговор с предупреждением об отчислении. Потом пошла я. Начала рассказывать свою версию. Комиссия по отчислению сначала буквально прослезилась, а потом кто-то самый внимательный все-таки прервал меня: «Подождите, подождите! Мы же уже только что это слышали! Вы что, издеваетесь?» Пришлось объяснять, что я вовсе не издеваюсь над ними, а живу с вышеупомянутой Фисой в одной комнате. Мне вынесли такой же выговор и пригласили Марго. Марго стояла прямо, невозмутимо и сначала выслушала все претензии в свой адрес. Когда же ей наконец дали слово, потребовав объяснить, на кой черт она поступила на факультет, вытеснив двадцать конкурентов, претендовавших на ее место, если не ходит теперь на лекции, Марго начала с главного: «Когда у нас сломался будильник…» Комиссия взвыла. Ей этот будильник стоял уже поперек горла! Замдекана по воспитательной работе вскочил с места и закричал:
