Джудит Гулд - Рожденная в Техасе
«Нечего думать о том, что может произойти в противном случае! — резко одернула она себя. — Забивать голову разными домыслами — слишком непозволительная роскошь». И она постаралась переключиться на то, что было целью ее приезда. Держась за лесину, поднимаясь на цыпочки и перегибаясь через каменную кладку, Элизабет-Энн стала заглядывать в каждую незаконченную комнату, тщательно проверяя, насколько далеко продвинулась работа. Своими ловкими руками она бралась за дверные рамы и изо всех сил дергала их, проверяя на крепость. Затем отряхнула руки и прошла по всем площадкам веранд, чтобы убедиться в их надежности. Элизабет-Энн твердо придерживалась правила: если делаешь дело, делай его на совесть. Закончив обход, она подобрала юбку и, с трудом пробираясь через высохший желто-коричневый бурьян, прошла еще двадцать ярдов, отделявших ее от того места, где должна будет пройти магистраль. Здесь она без труда нашла метки, сделанные маркшейдерами, остановилась, чуть подавшись вперед, прикрывая глаза рукой, словно отдавала салют будущей дороге. Да, в сотый раз она увидела: будущее здание симметрично, а удачная планировка радует глаз. Все обещает приезжим уют и комфорт. После изнурительной дальней дороги она сама бы не отказалась отдохнуть в таком милом местечке.
Внезапно Элизабет-Энн нахмурилась. Ей пришло в голову, что гостинице, в которой, казалось, все предусмотрено, чего-то не хватало. Нужно бы сделать что-то еще, но что? Элизабет-Энн напряженно думала, пытаясь найти ответ на этот вопрос, но ничего подходящего на ум не приходило, и она, покачав головой, расстроенно вздохнула. Ее всегда раздражало, когда сразу не удавалось сделать то, что подсказывало ей внутреннее чутье. Но она знала, что решение придет, она добьется своего. Так было всегда. Это только вопрос времени.
2Стук копыт приближался. Элизабет-Энн оглянулась: это приехал на своей старой кобыле Карлос Кортес. Он был у нее прорабом на стройке. Выбор оказался очень удачным: Кортес хорошо знал свое дело, был требователен к рабочим-мексиканцам, что не мешало им любить его.
Она правильно сделала, что наняла на эту работу мексиканца, а не белого. Рабочие выполняли все его распоряжения, считая Кортеса своим, и в то же время относились к нему с восхищением и уважением. Они полагали, что если кто-то из Мексикана-Таун и добьется успеха в жизни, то это будет Карлос Кортес. В свое время он уехал из города и, рассчитывая только на себя, окончил университет, получив специальность инженера, — рабочие этим очень гордились. Кортеса уважали в мексиканской общине города, хотя в полной мере он не мог использовать свои знания, поскольку почти не было стройки, где требовался бы инженер-мексиканец.
А еще он был молод и хорош собой, возможно, даже слишком хорош, как считала Элизабет-Энн. У него были черные с отливом волосы, темные лучистые глаза и кожа характерного для мексиканцев бронзового цвета, вот только нос был на удивление орлиный, и о твердости характера говорил точеный волевой подбородок. Ни одна женщина в Мексикана-Таун не оставалась к нему равнодушна. Девушки смотрели на Карлоса с нескрываемым восхищением, а женщины постарше втайне молились, чтобы он осчастливил одну из их дочерей, назвав своей невестой. Однако по известным только ему причинам Карлос не остановил свой выбор ни на одной девушке.
Элизабет-Энн наблюдала, как он спешился и, размашисто шагая, направился к ней. Если не считать ее самой, Кортес первым приезжал на стройку и последним покидал ее вечером.
Подойдя к Элизабет-Энн, он вежливо снял соломенную шляпу и, держа ее в руке, поздоровался несколько официально:
— Buenos dias, сеньора Хейл.
— Buenos dias, сеньор Кортес, — церемонно ответила она.
Каждый раз, прежде чем перейти на английский, они обменивались при встрече испанскими приветствиями. Это стало своего рода ритуалом, хотя Элизабет-Энн не оставляло чувство, что в его обращении «сеньора», в том, как он снимал шляпу в знак приветствия, сквозила насмешка. Казалось, он намеренна играл роль простого рабочего-мексиканца, и даже его английский звучал нарочито правильно. Но, как она ни старалась, ей не удавалось найти этому подтверждение. Его взгляд как бы скрывала невидимая завеса, во всем облике чувствовалась некая отчужденность. Это беспокоило Элизабет-Энн, хотя и не вызывало боязни.
Она обвела взглядом стройку.
— Работа продвигается быстро, — заметила она с удовлетворением.
Карлос согласно кивнул.
— Мои люди — хорошие работники. Через шестнадцать недель стройка будет завершена.
Элизабет-Энн отрицательно покачала головой и посмотрела ему в глаза:
— Я хочу обсудить с вами этот вопрос.
Она опустила голову, словно ее вдруг сильно заинтересовали поцарапанные и пыльные носки собственных башмаков, видневшихся из-за края юбки. Затем Элизабет-Энн снова подняла глаза и взглянула на Карлоса.
— Мы должны встретить посетителей через тринадцать недель, — мягко сказала она. — К этому времени дорога подойдет к Рио-Гранде, и по ней начнется сильное движение.
Внимательно выслушав ее, Кортес вздохнул и, задумчиво потирая лоб и прищурившись, посмотрел на строительную площадку. Когда он заговорил, его голос звучал ровно:
— Люди и без того работают как одержимые, по одиннадцать часов в сутки. Мы не можем требовать от них большего.
— Тогда нужно еще нанять рабочих.
— Боюсь, сеньора, что об этом не может быть и речи. Это лучшие работники. Они обучены и знают свое дело. Другие сейчас заняты работой либо на ранчо, либо в поле. Они не могут оставить свои дела.
Элизабет-Энн нахмурилась.
— Тогда нам придется удлинить рабочий день до четырнадцати часов.
На секунду его черные как уголь глаза гневно сверкнули.
— Но это означает, что им придется работать в полуденную жару! — запротестовал он. — Сейчас лето, и температура…
— Мы поднимем оплату на двадцать центов в час, — сказала она решительно, — и будем выплачивать полуторную ставку за сверхурочную работу. За деньги они сделают все, что потребуется.
Кортес глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой.
— Я передам им ваши слова, сеньора, но ничего не могу обещать. Вы меня понимаете?
Она пристально смотрела на него, но он выдержал ее взгляд.
Элизабет-Энн согласно кивнула. Она предпочла бы сама разговаривать с рабочими, но знала, что в силу мужской гордости мексиканцы болезненно встретят любые приказания, исходящие от женщины. Впрочем, то же самое относилось и к большинству других мужчин, с которыми была знакома Элизабет-Энн. По общему мнению, женщина должна сидеть дома, готовить пищу и рожать детей, а не заниматься бизнесом или руководить строительством. Поэтому все ее распоряжения передавал рабочим Карлос Кортес. Сильная натура Элизабет-Энн противилась такому способу ведения дел, однако у нее хватало ума идти на компромисс, когда в этом была необходимость. Ее утешала мысль, что единственным человеком, который мог уговорить рабочих, был Кортес.
