Ирина Сафина - Чужой крест
Возле подъезда соседский мальчишка Мишка дразнил панамкой приблудную собачонку, пока его мать — Танька Нефедова — чуть поодаль выясняла отношения со своим мужем. Даже на расстоянии было заметно, что обоих родителей мучило похмелье.
— Здрасьте, теть Лиз!
— Привет, Мишка, — улыбнулась Лиза и потрепала мальчугана по заросшей шевелюре. — В садик не опаздываете?
— Опоздали, — тяжело, по-взрослому, вздохнул Мишка. — Щас мамка поругается и пойдем.
Мишка отвлекся на разговор, и собачонка тут же воспользовалась ситуацией — схватила зубами панамку и, радостно тявкнув, помчалась через двор.
«Ох, влетит Мишке!» — пронеслось в голове Лизы. Не раздумывая, она сорвалась с места и кинулась вдогонку за собакой. Вредное животное петляло по двору, заливисто лаяло и наслаждалось новой игрой. Лизе пришлось изрядно побегать на высоких каблуках прежде, чем удалось отобрать у собаки изрядно обмусоленную панамку.
Когда Лиза подошла к подъезду Танька уже вовсю костерила сына, не гнушаясь крепким словцом.
— Тань, отстань от ребенка! Он не виноват. Держи панаму.
Нефедова брезгливо, двумя пальцами, взяла у Лизы панамку и сказала вместо спасибо:
— Своего заведешь и будешь командовать, а я сама разберусь!
— Лучше бы спасибо сказала, — проворчала Лиза.
— Еще чего! Могла бы не бегать! Иди, куда шла!
Ничего удивительного в поведении Нефедовой не было. Весь подъезд знал, что она — хамка, и с ней предпочитали не связываться. Лиза привычно пропустила грубость мимо ушей, развернулась и пошла через двор. Лишь отойдя на приличное расстояние она вдруг вспомнила о том, что еще полчаса назад, в своей квартире, она давала себе слово — быть стервой. Еще полчаса назад! Но вот представился случай проявить характер, и что? Она, как страус, спрятала голову в песок и не заступилась за Мишку по-настоящему! Надо было нахамить Таньке в ответ, высказать все, что она думает о ней, как о матери, о ее поведении, но она просто ушла!
Лиза резко развернулась, чтобы вернуться, исправить ошибку, расставить все по своим местам, но Нефедовых возле подъезда уже не было.
«Это был мой последний прокол, — пообещала себе Лиза, — больше такого не повторится!».
Снова зазвонил телефон. Виктория посмотрела на дисплей — номер незнакомый.
— Алло, — произнесла она томным, слегка уставшим голосом. Отчего-то ей казалось, что именно так должен звучать в ушах потенциальных работодателей голос востребованной и перспективной модели.
— Виктория Юрьевна? — поинтересовался приятный баритон. — Простите, что беспокою в столь ранний час. Я юрист вашей тети, Ангелины Васильевны. Звоню по ее поручению.
Образ тетушки — строгой, властной, с идеальной осанкой и до неприличия правильной речью вмиг встал перед глазами и затмил все вокруг. Боясь попасть в ДТП, Виктория припарковалась у обочины, благо в столь ранний час места у тротуара хватало.
— Что понадобилось от меня тетушке? — поинтересовалась Виктория уже своим собственным, но чуть дрогнувшим голосом.
— Понимаете… тут такое дело… Ангелина Васильевна очень больна. Неизлечимо. У нее обнаружили рак. Боюсь, ей осталось немного времени…
— А я тут при чем?
— То есть? Простите, не понял…
Виктория фыркнула. Куда ему понять! История ее детства, тот еще сериал…
Отца Виктория не знала. Матушка даже не потрудилась придумать историю про летчика или полярника. На все вопросы дочери она довольно зло отвечала: «Нет у тебя папы, забудь!». Маленькая Вика была послушной девочкой и забыла. Для вида. Но в альбомах продолжала рисовать смешного человечка в широких брюках. Ей очень хотелось подписать картинку словом «папа», но вспоминая недовольство матушки, — делать это Вика побаивалась. Она очень любила маму и боялась ее расстроить. Но однажды выяснилось, что эта любовь отнюдь не взаимна.
Когда Вике исполнилось десять, Татьяна Васильевна встретила мужчину своей мечты. Дядя Саша — художник, чья гениальность была востребована в основном одинокими женщинами слегка за тридцать, падкими на красивые слова и полубогемный шарм — в принципе, был добрым человеком. Он по-настоящему влюбился в Татьяну Васильевну, дарил ей картины, свою заботу и несбыточные мечты, но в его жизненном пространстве не нашлось места для маленькой девочки. Дядя Саша не просто не хотел иметь детей, он не хотел иметь с ними ничего общего.
Встав перед выбором — любимый мужчина или дочь, Татьяна Васильевна выбрала первое, а дочь отправила на воспитание к родной сестре — бездетной Ангелине.
В то время еще был жив муж Ангелины Васильевны — Семен Яковлевич Пашков, потомок именитого рода Пашковых. Заядлый коллекционер. Уж что больше почитала Ангелина Васильевна — мужа или его родословную — то неведомо, но женой она была хорошей, внимательной и заботливой. Особенно Ангелина Васильевна заботилась о чистоте крови, о соответствии родовым традициям. То, что ее племянница Вика Долгалева никакого отношения к роду Пашковых не имела, Ангелину Васильевну не смущало. Она принялась с упоением лепить из маленькой Вики юную леди.
Поначалу Вика думала, что переселение в Санкт-Петербург — временное явление, и мама однажды ее заберет. Но, как известно, не бывает ничего более постоянного, чем временные явления. В первый год Татьяна Васильевна стабильно, раз в месяц, являлась проведать дочь, привозила подарки и поцелуи. На второй год остались просто поцелуи. Точнее, два поцелуя — на День рождения и на Новый год. Ну а после начался долгий период ожидания хотя бы телефонного звонка.
Вика чувствовала себя такой одинокой! Брошенной, забытой, ненужной. С заискивающей надеждой тянулась она к единственному близкому человеку — тете Ангелине, крутилась у нее под ногами, задавала вопросы абы о чем, лишь бы спросить. Пыталась капризничать, причитать и давить на жалость. Использовала весь набор детских уловок, чтобы обратить на себя внимание, но безрезультатно. Тетя Ангелина одаривала племянницу строгим осуждающим взглядом и говорила, что неприлично юной девушке из хорошей семьи вести себя подобным образом. «Быть навязчивой — пошло», — говорила она.
Вместо столь желанных ласковых усюпусечных слов Вика только и слышала: «Это неподобающе… ты не должна… есть правила… хороший тон, дурной тон…».
Вот так и прошло детство Вики: в антураже антикварных вещей под суровое наставничество тети, с зубрежкой языков и правил хорошего тона. Но без понимания и любви. Особенно без любви, и этого она не смогла простить никому: ни матушке, ни тетушке. После совершеннолетия, покидая дом тети, Виктория с удовольствием вычеркнула обеих из своей жизни. Навсегда.
