Иосиф Гольман - Не бойся, я рядом
Она охнула.
Его лицо тоже исказилось гримасой. Руки безвольно опустились.
И всё.
«Сайга» оказалась у докторши, она держала карабин поодаль, на вытянутых руках, явно боясь оружия.
Как его разрядить, она тоже не знала.
– Говорил же продавец, дерьмо эти картонные гильзы, – тихо сказал мужчина. – Нужно было брать металлические.
– Я вам его не отдам, – прижимая ружье к себе, сказала женщина.
– Не волнуйтесь. Я не буду повторять, – сказал он. – Духу не хватит. Весь вышел.
– И слава богу. Понимаете, нет таких причин, чтобы здоровый человек сам себя убивал. Нельзя так.
Она отложила ружье в сторону, взяла враз обессилевшего Олега Сергеевича под руку и повела его в первую комнату, к кушетке.
– А если нет причин, чтобы жить? Тогда как? – спросил он, бессильно опустившись на кушетку. Из его глаз текли редкие слезы, он смахивал их ладонью, потом – салфеткой, которую подала ему Татьяна Ивановна.
– Не думайте сейчас об этом, вам надо просто полежать.
– Как не думать? Представляете, каково не знать, зачем живешь?
– Но я тоже не знаю, зачем живу. – Врача переполнила жалость к этому измученному человеку. Она погладила его по волосам.
– А что такое тоска смертная, вы знаете?
– Я знаю другое. Не вы себя родили, не вам и убивать, – сказала она и обняла Олега за плечи. – Завтра, быть может, вы на все посмотрите иначе. А если бы эта дрянь выстрелила, завтра бы у вас просто не было.
– Вы думаете? – Он, как маленький, прижался к ее груди. Она обняла его крепче.
Как все происходило дальше, почему и, главное, зачем, они вряд ли смогли бы объяснить. Но мужчина обнял женщину, потом начал ласкать ее руками и искать ее губы.
Докторша не сомневалась, что отшатнись она – и продолжения не будет.
Она не отшатнулась. Наоборот, теснее прижалась к нему, легла рядом на узенькую кушетку и сама расстегнула пуговицы халата.
– Вот теперь действительно ужас, – сказал, приходя в себя, Олег. – Мало того, что на ваших глазах стрелялся, так еще и…
– Второе решение – не ваше, – прохладно сказала Татьяна. Она, не смущаясь его, одевалась, на глазах становясь той докторшей из первых мгновений их знакомства.
– Видно, я слишком перетрусила, и эмоции вырвались таким образом. Вам не в чем себя винить.
– Я не виню, – сказал он. – Мне просто стыдно.
– Опять не в тему. Мы взрослые люди. И профессия у меня несколько… циничная. Кстати, ружье я вам сегодня не отдам, уж простите.
– Я понял, – вздохнул Олег. – Значит, следующая встреча возможна?
– Но не в нынешнем контексте, – усмехнулась докторша. – И еще: обещайте мне повстречаться с человеком, телефон которого я вам дам.
– Психиатр? – догадался Олег.
– Угадали, – улыбнулась Татьяна. – Марик – талантливый доктор. Может, даже гениальный. Уверена, вам станет легче.
– Он – ваш муж? – Чутье Олега из-за всех передряг сильно обострилось.
– Был, – коротко ответила Татьяна. – Не сошлись характерами. Пытался все время меня лечить, – снова улыбнулась она. – Но как врач Марк Вениаминович – лучший. Да и человек весьма нетривиальный. Обещаете мне, что пойдете к нему?
– Обещаю, – сказал Олег. Все происшедшее теперь казалось ему извращенным сном, который поскорее хочется забыть.
Разве что Татьяна Ивановна была исключением.
Уже уходя, в дверях, Олег вдруг остановился.
– А… – начал было он, но запнулся.
– Что «а»? – спросила она.
– Зачем вы всё это сделали? Потому что вы меня спасали?
Она посмотрела на него и, что для этой дамы было нехарактерно, неожиданно рассмеялась:
– А вы всегда понимаете, что и зачем вы делаете?
2
Теперь он волновался, что безнадежно опаздывает на работу.
Это даже было в некотором роде забавно.
Только что столько всего произошло, и на тебе: он ощутимо боялся предстоящей беседы с Львом Игоревичем, главным редактором их издания: тот просил его прийти пораньше. Надо же, нажать на спуск «Сайги» – чтобы гарантированно оставить половину собственной головы на стенах морга – не побоялся. А, опоздав, беседовать с Петровским страшно.
«Хорошо, – сам себе сказал Олег Сергеевич, – давай проанализируем эту ситуацию. Почему страшно-то?»
Что может сделать Петровский ему, боящемуся?
Обругать – вряд ли. Лев Игоревич – человек вежливый и деликатный.
Снизить зарплату, лишить премии?
Нет, по тем же соображениям. Да и размер редакционной премии никак не влиял на прожиточный минимум Олега Сергеевича.
Уволить?
Тоже невероятно. Во-первых, кто ж в нынешних условиях пойдет на его место?
И во-вторых, Олег Сергеевич точно знает: он – лучшее перо в их научно-популярном журнале. А если отбросить привычную для Олега Сергеевича скромность, то, может, не только в их журнале. А еще во многих других.
Потому что пишет Олег Сергеевич Парамонов действительно здорово: легко, понятно и увлекательно, как и должно писать авторам научно-популярного журнала, издаваемого Российской академией наук.
Несмотря на скромность, подобные размышления Парамонову были приятны. Они ласкали усталый, истерзанный болезнью мозг и делали беспросветную жизнь чуточку терпимее.
Впрочем, не более того.
Кстати, когда Олег Сергеевич задумался над словами врачихи, судорожно выискивая в памяти людей, которых напряжет его безвременная и необъяснимая для окружающих смерть, он вспомнил как раз Льва Игоревича.
Тот точно бы расстроился. Может, даже всплакнул бы на похоронах. И не только потому, что – сам не очень пишущий – весьма чтил парамоновский писательский дар. Он и мозги его ценил, за последние двенадцать лет, столько они проработали вместе, сделав Олегу Сергеевичу не одно предложение карьерного роста. Правда, все тщетные.
И Ольга Анатольевна тоже наверняка расстроится, их художественный редактор. Она же – по мизерным академическим штатам – технический редактор и корректор их издания. Очень расстроится.
Будина – одинокая, симпатизирующая ему женщина, не раз пытавшаяся сблизить их жизненные курсы. И ни разу не обидевшаяся на неудачу очередной попытки.
И художник расстроится, Василий Иванович. Кличка, понятное дело – Чапаев. Причем не столько за имя-отчество, сколько за характер. Талантливый в своем деле абсолютно, он иных мнений, кроме парамоновского, при оформлении журнала и статей вообще не терпел. Парамоновское – терпел: наверное, сказывалось уважение к человеку с семью языками (включая никому не нужный и изученный просто из спортивного интереса суахили). А может, вполне прагматичное желание услышать совет от специалиста, побывавшего, наверное, в большинстве главных художественных музеев мира.
