Лопающиеся орехи (ЛП) - Райли Алекса

— Ганс! — я смотрю на фотографию Элоди рядом со мной, и вижу Ганса рядом с ней на каминной полке. — Боже мой, не могу поверить, что ты был там.

Коробка была совсем не тяжелой, поэтому я удивлена, что не заметила веса. Теперь, когда я держу ее в руках, она гораздо крепче, чем я думала.

Ганс – типичный щелкунчик, но одет в шерстяную униформу. Цвета – темно-красный, а аксессуары отделаны золотом. Его лицо с множеством деталей, включая усы и слегка порозовевшие щеки, похоже, нарисовано вручную. На нем темно-зеленая накидка, накинутая на плечи, а также зеленая с золотом корона. В одной руке он держит нечто похожее на золотой посох, и весь этот дизайн придает ему царственный вид.

— Невероятно, — говорю я себе, разглядывая щелкунчика. — Кто-то вложил в его изготовление много любви.

Переворачивая щелкунчика, я откидываю крышку, чтобы посмотреть, нет ли на ней даты или какой-нибудь надписи, указывающей на то, где он был приобретен. На первой фотографии, на которой Элоди держит его на руках, она говорит, что магазин находится в регионе Шварцвальд в Германии. Интересно, открыт ли еще тот магазин.

— Давай посмотрим, что тут есть.

Когда я приподнимаю накидку, то замечаю, что ручка, которая обычно используется, чтобы открывать ему рот, прижата к спине. Рычаг используется для того, чтобы открывать ему рот, чтобы он мог колоть орехи. Но из-за его одежды его невозможно поднять. Ганса, похоже, никогда не использовали для чего-либо подобного, и я не удивлена. Большинство щелкунчиков предназначены для украшения, а не для функциональности. По крайней мере, сейчас их больше, чем в прошлом.

— Хм, давай посмотрим, сможем ли это исправить.

Я нахожу повязку у него на шее и развязываю плащ. Сняв его, я расстегиваю его форменную рубашку и кладу ее на кофейный столик рядом с собой. Когда Ганс оказывается без рубашки, я с полсекунды в шоке смотрю на его обнаженную грудь. Тот, кто вырезал Ганса, наделил его внушительными мускулами. На его бицепсе даже есть небольшая татуировка в виде рождественской елки.

— Черт возьми, Ганс. Кто-то посещал тренажерный зал, — я фыркаю над собственной шуткой, кладу его лицом вниз к себе на колени и расстегиваю сзади его брюки.

Наверняка здесь есть какая-то подпись художника. Думаю, было бы здорово узнать, кто его создал, или хотя бы посмотреть, есть ли у магазина веб-сайт. Наверное, я слишком увлекаюсь этим, но что еще остается делать? Сегодня канун Рождества, и мне некуда пойти и нечем заняться.

Как только я снимаю с него штаны, то переворачиваю его на спину и ахаю.

— У Ганса есть член! — я практически визжу, держа его перед собой. — И, черт возьми, он огромный.

Ладно, может быть, я не хочу искать человека, который его вырезал.

Деревянный пенис торчит, как будто в состоянии эрекции, и я не понимаю, как раньше этого не замечала. По сравнению с размерами тела Ганса, его член просто огромен. Приглядевшись, я вижу, что его яички похожи на маленькие грецкие орехи, и фыркаю от смеха.

— Орешки за орешки. Вижу, в Шварцвальде есть над чем пошутить.

Ганс теперь совершенно голый, и когда я дотрагиваюсь до ручки у него на спине, меня поражает, что щелкунчик вибрирует.

— Что за чертовщина?

Я переворачиваю его на коленях лицом вниз, но не вижу места для батареек. Провожу рукой по ручке, и по всему его телу снова пробегает дрожь. Ручка все еще прилипла к его спине, но, держу пари, это можно починить каким-нибудь маслом. Возможно, именно это заставляет его вибрировать.

— Давай посмотрим, сможем ли мы заставить тебя работать как следует.

Достаю из ящика стола крошечную бутылочку с детским маслом. Я живу одна, и иногда мне нравится мастурбировать на диване. У меня рядом с кроватью стоит еще одно такое же.

Я капаю несколько капель на его спинку и втираю в дерево. Каждый раз, когда нажимаю пальцами на ручку, Ганс вздрагивает. Может быть, именно для этого и предназначен этот щелкунчик? Нажмите на ручку, чтобы включить вибрацию, и…

— Боже мой. Это вибратор? — я смотрю на деревянную игрушку у себя на коленях и хихикаю про себя. Неудивительно, что Элоди так его любила.

Я втираю масло в ручку и чувствую, как его деревянный член упирается в мое обнаженное бедро. Эта мысль заставляет меня хихикать, пока я втираю масло в ручку. После еще нескольких движений вибрация прекращается, и Ганс дергается у меня на коленях. Я чувствую, как что-то теплое стекает по моему обнаженному бедру, и думаю, не слишком ли много намазала масла, и оно растеклось по бокам. Я переворачиваю Ганса на спину и растерянно моргаю.

— Что за... — я замолкаю, когда вижу, как из твердого члена Ханса стекает густой белый крем. На моем бедре, как раз в том месте, где он прижимался к нему, осталось пятно, но это не может быть тем, о чем я думаю. Ведь так?

Я провожу по нему пальцами и по причинам, которые не могу объяснить, подношу к носу и нюхаю.

— Это... это глазурь?

Аромат у нее как у сахарного печенья, и я еще больше запутываюсь. Вопреки здравому смыслу, подношу пальцы к губам и пробую на вкус.

— Черт возьми, это глазурь. Как получилось, что щелкунчик только что покрылся глазурью?

Я держу Ганса другой рукой, и когда переворачиваю его на спину, ручка у него на спине с легким щелчком выскакивает. Вибрации начинаются снова, но на этот раз они такие сильные, что я не могу удержать его. Я опускаю Ханса на диван рядом с собой и отскакиваю назад, когда он начинает извиваться.

— О, святая ночь, — шепчу я себе под нос, когда Ганс не только вибрирует, но и начинает расти.

С каждой секундой он становится все больше и больше. Я медленно отступаю, пока не натыкаюсь на стену позади себя, и мне больше некуда бежать. Я вытягиваю шею, наблюдая, как Ганс вырастает, должно быть, до десяти футов (Прим. перев. – примерно 304 см.) в высоту, а затем останавливается.

В моей гостиной ожил гигантский щелкунчик, и я чуть не падаю в обморок, когда он поворачивает голову в мою сторону и произносит мое имя.

Глава 3

Клара

— Клара, — низкий голос грохочет надо мной, но я не могу вымолвить ни слова.

Он десяти футов ростом, совершенно голый и... твердый. Его член, который раньше казался таким нелепым, огромен и направлен прямо на меня. Кремовый кончик блестит, а его грецкие орехи, как настоящие, выросли до размеров грейпфрута.

— Ч-что? — это все, что я могу сказать, пока стою, совершенно ошеломленная тем, что вижу.

Ганс приближается ко мне, двигаясь не как щелкунчик. Он проворен, как человек, и управляет своим телом. Его рот теперь другой, и вместо щели для измельчения орехов у него есть рот и язык. Я знаю это, потому что, приближаясь ко мне, он облизывает губы.

— Моя Клара, — произносит он, придвигаясь еще ближе.

Сегодня моя функция «Сражайся или убегай» меня подвела, потому что все, что я могу делать – это стоять неподвижно, пока он прижимает меня к стене. Если бы я захотела, то могла бы протянуть руку и дотронуться до него, когда он упрется сжатыми кулаками в стену по обе стороны от моей головы.

Он наклоняет голову, и его веки опускаются, когда он глубоко вдыхает.

— Моя.

Одно это слово звенело во мне, как колокольчики, и все же что-то теплое пробежало по спине.

— Ганс, — тихо говорю я, делая глубокий вдох и пытаясь осмыслить сказанное. Он кажется вырезанным из дерева, но теперь, когда я так близко, вижу, что гладкая текстура его тела изменилась на что-то похожее на кожу.

— Мне больно, — на этот раз он рычит, когда говорит это, и я закрываю рот. — Нужно.

В его глазах ясно читается голод, и я опускаю взгляд вниз, чтобы увидеть его толстый член, требующий внимания. Он словно весит между нами, покачиваясь вверх-вниз, умоляя меня прикоснуться к нему.

— Моя Клара.

На этот раз, когда он произносит мое имя, оно звучит как мурлыканье, когда он наклоняется ближе. Я отворачиваю голову в сторону, но это его не останавливает. Вместо этого он прижимается носом к моей шее и снова вдыхает. От этого по моей спине пробегает горячая волна удовольствия, и теперь это я вся вибрирую.