Серебряная корона (ЛП) - Джонсон Джули

Законных.

От этого слова у меня кровь стынет в жилах. Мои руки крепче сжимают бокал. Оуэн придвигается ближе, чувствуя мое беспокойство. Я практически чувствую волны беспокойства, исходящие от него.

— Гипотетически… это может создать проблему, когда дело дойдет до линии наследования, не так ли, секретарь?

— Ммм… — Джеральд Симмс моргает своими глазами-бусинками. — В такие моменты мы, к сожалению, вспоминаем, почему королевская семья практиковала политику "наследник и запасной" на протяжении многих поколений. — Он качает головой, и лишняя плоть под его подбородком виляет. — Если герцог не сможет произвести на свет наследника, впервые в истории Германия может оказаться без реальных претендентов на престол.

Я отвожу взгляд от экранов, челюсть крепко сжата. Я больше не могу слушать.

— Невероятно, черт возьми. — Оуэн насмехается. Его красивые черты лица исказились в хмуром выражении. — Корона еще даже не остыла, а они уже готовят запасные варианты. Стервятники, все они.

Мои брови поднимаются так высоко, что почти исчезают в моей линии волос.

— Это говорит мальчик, который провел свой весенний семестр, участвуя в антимонархических протестах. Я не знала, что тебе есть дело до того, кто носит корону.

Его глаза переходят на мои и задерживаются на долгий миг. В их глубине есть что-то неразборчивое. Что-то, что заставляет мое сердце неуютно трепетать в груди, когда он наклоняется еще немного ближе, его голос снижается до резкого, сердитого шепота.

— Мне плевать на то, что может случиться, если корона перейдет в руки младшего брата короля, герцога Высокого Асхолери. Ради всего святого, мне не наплевать на то, что это может… — Его зубы впиваются в нижнюю губу. Он не говорит остального, но это написано на его лице.

На то, что это может означать для тебя, Эмилия.

Я резко отворачиваюсь, желая заглушить внезапный страх, разливающийся по моим венам. Хотела бы я изменить нити своей ДНК так же легко, как пряди волос на голове. Желаю много бесполезных вещей.

Носовой голос пресс-секретаря звучит в моей голове как предсмертный звон.

Если герцог не сможет произвести на свет наследника… впервые в истории Германия может оказаться без реальных претендентов на престол…

Что случится, если они узнают правду?

Что Лайнус произвел на свет наследника.

Просто он не хотел ее.

— Мне жаль, Эмс. — Голос Оуэна вернул меня к реальности. Когда наши глаза встретились, он тяжело сглотнул, его кадык покачнулся. — Я не хотел срываться на тебе.

Со слабой полуулыбкой я задеваю его плечом, чтобы дать ему понять, что я не расстроена. Потребовалось бы гораздо больше, чем несколько резких слов, чтобы я действительно разозлилась на Оуэна.

Мы были друзьями с тех пор, как нас распределили по соседним шкафчикам еще в детском саду. Мы выросли на одной улице, что делает его, в буквальном смысле, соседским мальчиком. Трудно представить, чтобы он сделал что-то, что могло бы разрушить эту связь. Он — единственная константа в моей жизни, независимо от того, что меняется в остальном.

Говорящие головы на телевидении болтают еще несколько мгновений, обмениваясь такими отвратительными словами, как родословная и линия наследования, но я отключаюсь от них, погрузившись в свои мысли. Мой взгляд рассеянно скользит по графике, мелькающей на экране — королевское семейное древо, король Леопольд и королева Эбигейл уже перечеркнуты решительными черными линиями. Их маленькие портреты, кажется, смотрят на меня с экрана, призрачные и серьезные.

В другой жизни они были бы моими родственниками.

Моими тетей и дядей.

Теперь они — воспоминание.

Чувствуя оцепенение, я смотрю на пустую ветвь на семейном древе Ланкастеров, ниже Лайнуса — ветвь, где должно быть мое имя — и сглатываю горечь, которая поднимается, как желчь, в задней части моего горла. Ведущая новостей увеличивает масштаб его лица, слова ГЕРЦОГ ХАЙТАУЭР нацарапанные под его лицом. Когда мой взгляд перемещается по его аккуратным чертам, я не могу не вздрогнуть от поразительного сходства со своими собственными.

Те же темные, густые волосы.

Тот же бесконечный зеленый взгляд.

Тот же упрямый рот с полными губами.

— Кто это? — Одна из плачущих девушек в толпе шепчет своей подруге, глядя на телевизор блестящими красными глазами.

— Ты что, не слушала? Это младший брат короля, Лайнус. Герцог Хайтауэр, — шепчет в ответ ее подруга. — Если принц умрет… он будет править.

— Разве ему не семьдесят? — спрашивает ее подруга.

— Семьдесят три, в прошлом месяце, — пробормотала я, не подумав.

Обе они смотрят на меня немного странно. Я отворачиваюсь, прежде чем они успевают спросить, откуда я знаю такой непонятный факт. Экранный авторитет продолжает болтать, говоря то, что я не хочу слышать.

— В ближайшие несколько минут мы получим свежую информацию о состоянии наследного принца Генриха…

Я замираю, с трудом переводя дыхание, и посылаю молитву тому, кто может слушать, за кузена, которого я никогда не видела.

Пожалуйста, выживи, Генри.

Ты должен выжить.

Ты должен править.

Торжественная тишина снова опускается над "Хеннесси" — безымянным пабом за углом от кампуса, который мы часто посещаем, когда у меня нет занятий, а Оуэн не застревает на работе. В пятницу вечером это обычно нулевая точка для разврата. Сейчас здесь жутко тихо, даже самые пьяные посетители, кажется, затаили дыхание.

Рука Оуэна оседает на моем бедре — тяжелая и теплая, притягивая меня ближе. Это интимное прикосновение, которое при нормальных обстоятельствах могло бы заставить мои брови приподняться. Но эти обстоятельства какие угодно, только ненормальные. Я не могу больше ни секунды размышлять о том, переходит ли мой лучший друг негласную границу, которая существовала столько, сколько я себя помню, потому что ведущая вернулась, и ее голос пронзил эфир новым ужасом.

— Хотя мы все еще ждем официального подтверждения, сейчас мы слышим сообщения о том, что наследный принц Генрих жив, но находится без сознания. Он был помещен в отделение интенсивной терапии в критическом состоянии, где ему оказывают помощь в связи с ожогами третьей степени, вдыханием дыма и тяжелой травмой головы. Неизвестно, переживет ли он эту ночь.

В комнате стоит такая тишина, что я слышу ритмичное "кап — кап — кап" протекающей раковины за барной стойкой. Каждая капля звучит в застоявшемся воздухе как выстрел из пистолета. Дикторша делает глубокий вдох и расправляет свой желто — огненный пиджак. Она смотрит прямо в камеру, ее карие глаза непоколебимы, и делает передачу, которая будет воспроизводиться по кругу в течение следующих ста лет, храниться в исторических музеях и национальных каналах, пока мир не сотрется в пыль.

— Согласно нашему источнику во дворце… несколько минут назад Лайнус Ланкастер, герцог Хайтауэр, был официально приведен к присяге в качестве короля-регента. Пока мы ждем, поправится ли принц Генрих… он будет править в промежуточный период. — Ее голос затихает, когда она произносит официальный девиз Германии, так тихо, что это звучит как молитва. — Non sibi sed patriae.

Не для себя, а для страны.

— Да благословит Господь короля Лайнуса, — резко произносит новостная женщина. — Да воцарится он.

— Да воцарится он, — вторят мне посетители бара вокруг меня, их голоса звучат угрюмо и испуганно, когда они смотрят на изображение своего нового монарха. Человека с густыми темными волосами и холодными зелеными глазами. Человек, которого я всю свою жизнь старалась избегать.

Его Величество.

Король Лайнус.

Мой отец.

ГЛАВА ВТОРАЯ