Imanka - Ты проиграл. В тени твоих ресниц
Потом мы осчастливили какой-то по уверениям Билла ужасно крутой магазин со всякими рокерскими прибамбасами. Оказывается, что те ошейники, которые он периодически носит, — это не из собачьего магазина, и даже не из кошачьего, и даже не из секс-шопа любителей садо-мазо, это из рокерских магазинов. Вот так, дожив до двадцати одного года я и не подозревала, что такие существуют. Билл придирчиво выбирал ошейники, мял тонкую кожу и морщился на застежку.
— Это чтобы шею не натереть, — пояснил он, застегивая очередной такой, когда заметил, как я давлюсь смехом.
— Обязательно купи намордник, — прыснула я. — А то львов без намордников в общественные места не пускают.
— Сейчас договоришься, я тебе такой же куплю. Голубенький. Под цвет твоей майки, — улыбнулся он.
Так в копилку упало пять новых ошейников, три жутких колье, прикольные висюльки, браслеты и кулоны, куча напульсников, три ремня с черепушками, крылышками и заклепками-стразиками, несколько кожаных перчаток и еще какая-то лабудень, назначения которой я не знала. А еще две пары остроносых ботинок из крокодиловой кожи (высокие и короткие), кроссовки, четыре пары джинсов, три толстовки, один спортивный костюм («вдруг в зал пойду»), несколько футболок, две кожаные куртки (одна из крокодила) и «кое-что по мелочи» еще на штуку баксов. И все было бы хорошо, если бы ему не пришла в голову замечательная идея одеть меня, «а то нечестно». И еще два часа мы с ним бодались, в чем я буду ходить — Билл себе набрал провокационных вещей, и меня в такие же решил впихнуть. Ага, сейчас! Бегу и падаю! Куда я буду ходить в футболке с жуткой страхолюдиной на груди?
— Билл, ты как хочешь, но я в этой порнографии ходить не буду! Да еще за 449 долларов! От меня же люди будут шарахаться на улице, как от прокаженной.
— Да, ну! Прикольно, — протянул он, разглядывая меня по пояс голую.
— Там есть другие прикольные вещи. И вообще, мне цена не нравится, — сморщилась я.
— Эта цена — не твоя забота. Могу я в приступе транжирства потратить на тебя немного денег?
— Прибил богатого дядюшку? — скривилась я.
— Нет, всего лишь заработал фактически кровью и потом. Поэтому имею право. И это, кстати, не обсуждается. Сейчас я что-нибудь другое принесу. Не одевайся, — и он весьма многозначительно мне подмигнул.
Я озадаченно уставилась в зеркало. И как это понимать? Билл ведет себя так, словно ничего не произошло. Он весел, расслаблен, много болтает, иногда чуть слышно начинает что-то насвистывать или напевать. Мы постоянно в контакте — он либо держит меня за руку, либо обнимает за талию, либо просто касается тела. А как же песня? Как же молчание все три часа, что мы добирались с ним до гостиницы? Как же всё то, что я заметила в поездке, услышала в разговорах? Песня…. Она больше всего меня беспокоит. По себе знаю, что если ты что-то выдумываешь, творишь, то в словах отражается твое нынешнее состояние. Он писал песню последние пару дней. И в ней столько боли, такое отчаянье, такая безысходность… Но я за ним сейчас внимательно наблюдаю, и мне не кажется, что Билл хочет от меня избавится. Или я не хочу этого видеть? Он отличный актер и может просто играть, не показывать виду. С другой стороны, что я хочу, у нас же впереди еще ночь и сутки полета до Европы, глупо сейчас говорить «Чао, бамбино, сорри!». Возможно, он хочет сделать это по факту прилета в Вену, откуда я отправлюсь в Москву, а он в Гамбург? Ничего не понимаю… С другой стороны, парень бы не стал тратить на меня кучу денег, если бы хотел отвязаться… Или он так откупается?
Занавеска в примерочную кабинку шелохнулась, и Билл предстал передо мной, шкодливо улыбаясь. Куча новых футболок и блузок полетела на скамеечку, его руки скользнули по моему голому телу, а губы впились в мои губы. Одна рука требовательно забралась под юбку, нагло прошлась по попе.
— Би, — только и смогла выдохнуть ему в рот, сжимаясь от возбуждения.
— Хочу тебя, — не отрываясь от целования моего лица, тихо заявил он.
— С ума сошел? — зашептала я. — А если нас застукают? Би, ты не можешь так рисковать.
— Я не могу… — бормотал он, стараясь расстегнуть лифчик. — Хочу… Хочу… — Сдернул лямки с плеч и опустил бюстгальтер на живот. Припал к груди.
— Ты с ума сошел, — шипела я, вяло сопротивляясь. — Би, не дай бог…
Он заткнул меня поцелуем. Руки против воли быстро расстегивали его джинсы. Одна рука царапала спину, вторая ласкала напряженный член через боксеры. Черт! Крышу сносит! Нельзя! Нельзя! Не смей трогать резинку трусов! Если рука дотронется до плоти, всё — прощай, разум, здравствуйте, неприятности! Аааа! — тихий стон — пальцы скользят по члену — аааа! Он сдавленно выдыхает мне в ухо.
— Билл, мне не нравится этот фасон! — говорю я громко и раздраженно. — Ну что за фигня! Я люблю с вырезом на груди, а тут все закрыто! И опять страшная рожа! — Стараюсь целовать его тихо, без причмокиваний. Но не могу. Просто с каким-то маньячным остервенением сжимаю член губами.
— А я говорю, что тебе идет! — вторит он. Запрокидывает голову и закусывает губу, чтобы не застонать. Руки в моих волосах. Пальцы сжимаются.
— Вам помочь? — раздается невдалеке по-немецки. Хорошо, что тут продавцы языкам обучены. Сейчас мне было бы затруднительно что-либо переводить.
— Ой, нет, — смеется Билл. — Я знаю, что ей надо. К тому же мы не все померили.
Я изо всех сил стараюсь, чтобы не было никаких двусмысленных звуков. Получается не всегда. Билл иногда вздрагивает, кусает запястье, а то, как он дышит, кажется, слышат все вокруг.
— Подожди, — шепчет он, отстраняя меня. Быстро вытирает губы, кидает мне первую попавшуюся майку и аккуратно застегивает джинсы, морщится, поправляя их.
Я недоуменно и обижено слежу за его действиями. Он рукой показывает, чтобы я немедленно натянула вещь. Приоткрывает шторку наполовину:
— Девушка, я там видел шикарное кожаное платье… эээ… сарафан… ну как туника в общем, короткое и вот с таким вырезом… Будьте добры, принесите, а. И юбку такую маленькую.
Стою в углу кабинки, прикрываясь дорогущей шмоткой.
— Вот это хочу! Это мне нравится! — капризно топаю ногой, заметив, что взгляд продавщицы направлен через плечо Билла на меня.
— И вот эта белая тоже красивая, — умоляюще произносит он. Уголки губ ползут вверх. Взгляд насилующий.
— Хочу другую, — хнычу я.
Самая длинная минута в моей жизни.
Наконец-то девушка протягивает ему вещи из тончайшей кожи.
Билл вздыхает, закатывает глаза и трагичным голосом произносит:
— На этих женщин никогда не угодишь. Вы согласны? — Поворачивается ко мне: — На, чудовище. Снимай это.
