Лейни Рич - Лучше не бывает
Ревизия в шкафчиках вознаградила меня деревянным вазоном, полным орехов. Я захватила полную горсть.
– А второй вариант?
– Что, простите?
– Пока я знаю только то, что вы должны были бы мне сказать, но понятия не имею о том, что вы на самом деле думаете. Что я – воплощение зла?
– Нет. Что за ерунда! – Я представила, как Элизабет отмахивается рукой с зажатым в ней ножом. – Я думаю, что человеку свойственно желать зла недругу или обидчику. Мы все этим занимаемся время от времени. Когда этим дело и ограничивается, все в порядке. К чему я веду? Если вы не устраивали бывшего мужа на шхуну, зная, что она вскоре пойдет ко дну, тут и говорить не о чем. Представили себе, насладились – и хватит, займитесь другим делом.
Ух ты! У меня даже нож из рук выпал.
– Вы в самом деле так думаете?
– В самом деле.
Мне пришло в голову, что я могу к ней привязаться, к этой Элизабет.
– Знаете, второй вариант нравится мне больше.
– Что, правда? – Она так удивилась, что снова перестала стучать ножом.
– Моральный удар под ложечку действует отрезвляюще. Спросите любого киношного психолога.
– Конечно, если он не мать-одиночка с висящим над ее головой судебным преследованием.
На заднем плане что-то весело прокричал детский голос. Элизабет невнятно ответила, послышалось смачное чмоканье. Не поставить ли точку на своих откровениях? Но черт возьми, когда еще выпадет шанс!
– А что вы скажете о несуществующей музыке?
– То есть?
Я подавила зарождающийся в груди тяжелый вздох. Элизабет не понравилось слово «спятила», но рано или поздно придется воспользоваться если не им самим, то более мягким синонимом.
– У меня в голове то и дело возникает обрывок мелодии. Днем это тоже бывает, а уж ночью, когда пытаюсь уснуть, без этого просто не обходится. Понятное дело, что, кроме меня, никто этой музыки не слышит. Ну что? Спятила я или как?
Молчание, буквально пропитанное коротеньким словом «да». Потом:
– Совсем не обязательно. Это может быть отзвуками работы вашего подсознания.
– Дерьмо, – сказала я устало.
– Нет, я серьезно.
– Я тоже. Это последствия черепно-мозговой травмы. По-моему, трудно не усмотреть связи. Или с точки зрения психоанализа это всего лишь совпадение?
– У кого-то совпадения случаются сплошь и рядом, кто-то вообще не знает, что это такое. Все зависит от того, насколько они часты в вашей жизни.
– Дерьмо!
– Нет, серьезно.
– Ну хорошо, допустим, это подсознание. Очевидно, все зависит от того, имеет ли подсознание дар речи. Получается, что мое имеет. Тогда какого же дьявола оно так долго держало язык за зубами? Почему мне пришлось разбить голову об пол, чтобы оно соизволило заговорить?
– Мне-то откуда знать? Это же ваше подсознание, не мое.
Я решила, что нет смысла дальше муссировать эту тему.
– А что вы там говорили насчет судебного преследования?
– Так его растак! – Элизабет понизила голос. – На сей раз все зависит от того, располагаете ли временем вы.
– Послушай, ты адвокат по каким делам?
Уолтер уже украсил вешалку своим элегантным плащом и как раз пытался ослабить узел галстука, когда я появилась из кухни в носках, оскальзываясь на хорошо натертом паркете, в самой бесформенной своей майке, о которую уже неоднократно успела вытереть руки.
– По гражданским, – рассеянно откликнулся он и вытянул шею в сторону кухни. – Это оттуда идет такая вонь?
– Оттуда, – признала я кротко. – Поэтому на ужин будет пицца из «заказов на дом».
– Что ты натворила?
– Ты забываешь, что я из категории жертв, а не злодеев. Жертва обстоятельств. А речь идет о моей подруге по имени Элизабет. А! Тебя интересует, что я натворила на кухне?
Уолтер отступил и принялся буравить меня взглядом.
– Сколько выпила?
– Ни глотка! – вознегодовала я. – Дело, знаешь ли, в благих намерениях. Просматривая кулинарные сайты, я нашла роскошный рецепт «Курица с луком-пореем, обжаренным до золотистого цвета». К сожалению, я не знала, что для таких блюд берется только белая часть этого самого лука-порея, поэтому изрезала все до самых кончиков листьев. Фу, ну и гадость! Но я уже все отчистила, включила вытяжку, так что скоро будет порядок и…
– Ванда! – Уолтер со смехом встряхнул меня за плечи. – Ты хоть дух переводи, когда отчитываешься.
– Уф-ф! Перевела. Я бы не взялась за этот треклятый рецепт, но, знаешь ли, торчать тут совсем одной, со всеми этими мыслями насчет Джорджа… надо же чем-то снимать нервное напряжение!
Брякнув это, я прикусила язык. Поздно – Уолтер был не из тех, кто пропускает что-то мимо ушей. С тем же успехом я могла прямо предложить хороший способ снятия нервного напряжения. Его руки отдернулись, я сделала шаг назад. Мы были ничуть не лучше угловатых подростков, что обмениваются первыми робкими прикосновениями в углу за школьной столовой. Как будто нас в любую минуту могли застукать и высмеять.
– Так что там случилось у твоей подруги?
– Она раздавила мопед бывшего мужа на его же машине. Понятное дело, не случайно. Негодяй еще и не такого заслуживал! Вообрази, они решили снова сойтись, дело вроде бы шло на лад – и вдруг она его застукала с одной потаскушкой из цветочного магазина! Короче, он подал в суд с требованием возместить ему стоимость мопеда и ущерб, нанесенный машине этим «актом вандализма». Я дала ей твой номер телефона. Не возражаешь?
– Ну что ты! Всегда пожалуйста.
Некоторое время прошло в неловком молчании (что, надо сказать, случалось довольно часто), потом Уолтер решил сменить тему.
– А насчет твоего бывшего новости есть?
– Нет. А отсутствие плохих новостей – уже хорошая новость.
– В полицию звонила?
Я подождала, пока Уолтер снимет пиджак, и аккуратно повесила его на спинку стула. Заметив, что он по-прежнему ждет ответа, виновато переступила с ноги на ногу.
– Уолтер, тебе не понять…
– Ты так думаешь? Тогда хотя бы попробуй объяснить.
– Вмешательство полиции не исправит ситуацию, а только ухудшит.
– Каким образом?
– Спроси у Молли.
Лицо Уолтера окаменело. Мучительное сожаление акулой вгрызлось в мои многострадальные внутренности, но я напомнила себе, что актер обязан уметь держать паузу, иначе грош ему цена.
Уолтер отвел взгляд и пробормотал извинение, но долго тешиться победой мне не пришлось: он вышел, больше не обращая на меня никакого внимания. Только когда хлопнула, закрываясь, дверь его комнаты, я сообразила, что стою затаив дыхание.
– Вот дьявольщина!
Бог знает почему, я повернулась к каминной полке – ко всем этим заботливо обрамленным фотографиям, среди которых не было ни единого фото жены Уолтера. Впервые мне пришло в голову, что в этих упорных попытках уберечь меня от опасности речь идет не только обо мне, а может даже, и вообще не обо мне. Что спасает он вовсе не меня, а нечто очень важное, что я невольно олицетворяю собой.
