Иосиф Гольман - Не бойся, я рядом
И не подавился. И не сдох.
МОРАЛЬ. А пошли вы все…..
Стучалки
8
Одному бизнесмену позавчера стукнуло двадцать восемь.
А вчера – еще двенадцать.
Его в хрен каком виде отвезли в Склиф.
МОРАЛЬ. Контролируйте круг общения.
9
Один секретный агент вошел в логово врага.
Чтобы потом настучать куда надо.
Вошел и не вышел.
МОРАЛЬ. Стучать надо, перед тем как входить. А не после.
10
Один ударник стучал по всему, что громыхало.
Однажды громыхнуло сильнее обычного.
МОРАЛЬ. Не хрена брать музыкантов в ракетные войска.
Ненормативки
После длительного обсуждения в издательстве были признаны полностью непригодными к публикации.
16
После обеда Парамонов занялся небольшой статьей, которую обещал лично Петровскому. Отредактировал, а точнее, полностью переделал материал интеллектуального урода Рахманина об истории работ с термоядом.
Надо же так: интереснейшая тема, а эта бездарь превратила ее в скучнейшую жвачку из цифр, фамилий и фактов!
А ведь это же – энергетическая мечта человечества!
К сожалению, пока далекая от воплощения.
Причем сорок лет назад оптимизма по данному поводу было немерено. Казалось, вот-вот – и термоядерные электростанции заменят собой уже привычные атомные. Сумели же заставить джинна вылезти из ядерной «бутылки» и показать свою ни с чем не сравнимую, безумную, не представляемую обычным сознанием, мощь – к счастью, только на военных испытательных полигонах.
Однако выяснилось, что решенная задача была гораздо проще нынешней. Теперь нужно было научиться забирать энергию термоядерного синтеза не чудовищными дозами, как при взрыве бомбы, а понемногу, буквально по капельке. Причем каждая эта капелька – сумей ученые все-таки укротить джинна – сможет заменить несколько океанских танкеров с нефтью.
И ее, энергии этой, в отличие от нефти – нескончаемое количество. Вон сколько уж миллиардов лет солнце светит, а термояд не кончается.
На этом пассаже Парамонов немножко затормозился.
Торможение к данной статье не относилось, он уже думал о следующей.
Ему принесли блестящие материалы по теории неорганического происхождения нефти. Он долго уговаривал потенциальных авторов, – те боялись преждевременного скандала, – и все же уговорил.
Конечно, в таких глобальных научных сшибках трудно на месте установить истину. Но этого и не требуется: он как журналист должен лишь организовывать и поддерживать подобные дискуссии. И пусть ученые спорят на пользу человечества, тем более что игнорировать доказательства сторонников этой, относительно новой, гипотезы уже невозможно.
А если они правы, то следует крайне осторожно говорить про ограниченные запасы углеводородов.
Отложив это в дальний участок своего сознания, – но не выкинув вовсе, мозг-то он не выключает и после работы – Парамонов вернулся к термояду. История была еще тем волнующа, что многие, кто начинал эту тематику, были ему лично знакомы, частично через отца и его друзей, частично – уже по собственной работе в научно-популярной журналистике.
Ближе к вечеру Олег закончил материал, благо он был «в теме» и к тому же писал сейчас небольшой исторический обзор, а не серьезную аналитическую, пусть и популяризаторскую, статью.
Время оставалось, и чтобы не ехать в опостылевшую пустую квартиру – сегодня даже тетя Паша отпросилась, внук приехал, курсант военно-морского училища, – занялся еще одним важным делом, заказанным ему уже не Львом Игоревичем, а Марком Вениаминовичем.
Другими словами, Парамонов, в соответствии с просьбой хитрющего психиатра, продолжил созидать подробный обзор мерзких проделок своего собственного подсознания. Олег не сомневался, что таким образом профессор запрограммировал начало лечения: вербализация и визуализация проблемы всегда были первым шагом на пути ее решения.
Утром Парамонов пошел от частного к общему.
Навспоминал навскидку типичных, так сказать, моментов своего безумия.
Теперь же он собирался пойти другим путем.
Как человек, по характеру склонный к классификации и структуризации знаний – недаром его так не хотели отпускать с кафедры, после того как он закончил вуз (разумеется, МАИ), – Олег решил начать с основных выявленных им закономерностей.
К ним он отнес следующие моменты:
– уже упомянутую критичность его логики по отношению к его же «сумасшествию» (да, логика не могла отменить сумасшествия, но – зачастую с гадкой усмешкой, мол, ну, ты и придурок! – наблюдала за ним);
– цикличность и спиралевидность развития его страхов и тревог;
– быстрый сброс напряжения после точного доказательства (желательно, выполненного не им самим), что эта тревога – ложная. И столь же легкий его, напряжения, возврат, случись факт, фактик или даже фактишка, который можно было бы трактовать как подтверждение, пусть даже косвенное, его прежних страхов;
– постоянную замену одних страхов и тревог другими – без улучшения общего состояния: скажем, безумный страх заразиться венерическими заболеваниями с годами плавно перешел в не менее скверную канцерофобию.
Бывали и мимолетные ужасы, например, перед авиаперелетом. Кончался полет – кончался и ужас. В принципе, это похоже на норму, пусть даже и на ее пределе. Но в норме человек не переживает за перелет, который случится через два месяца. Или через полгода. А здесь – запросто;
– навязчивые сомнения даже в обычной, относительно не отвратной ситуации: пойти или не пойти на тусовку. Купить или не купить телевизор. А если купить, то какой. Десять раз проверить, выключен ли утюг и заперт ли замок. А потом, десятый раз, проверив, все равно сомневаться и переживать.
Чтобы через некоторое время – логика-то все же незримо присутствовала! – забыть эти страхи напрочь и не вспомнить о них никогда;
– ритуализация поведения: например, банально бояться черных кошек. Или, уже не банально – постоянно заставлять себя придумывать из букв одного слова не меньше определенного, достаточно большого количества, других слов. Не придумал – плохо, очень плохо.
