Людмила Леонидова - Часовые любви
Мужчина открыл глаза.
— Что, что это? — Он вздрогнул и, словно слепой, стал ощупывать пространство вокруг себя. Наткнувшись на голое тело Маши, он резко отдернул руку, так, словно прикоснулся к жабе.
— Простите. — Маша попыталась вылезти из кровати.
— Где? Где мои партнеры? — вдруг, вскочив на ноги, всполошился нагой, включил свет. — Который час?
Немолодое голое тело, принадлежавшее вчерашнему собутыльнику-немцу, всколыхнуло память. Взяв вещи со стула, Маша стыдливо уползла в ванную.
— Мария, — услышала она крик немца, — где мои документы?
— Какие документы? — с трудом припоминая вчерашние переговоры, вяло поинтересовалась она.
— Где расписка, которую мне вчера вручил мой московский партер, договор?
— Я… я… Простите, не знаю, я вообще ничего не помню, — отозвалась она.
— Как вы не помните? — Голова немца появилась в проеме дверей.
— Не знаю, у меня раскалывается голова.
— Нет, уж вы постарайтесь. — Немец бесцеремонно выволок ее из ванной.
— Сейчас. — Маша села на краешек стула и, зажав пальцами виски, попыталась сосредоточиться.
— Ах да! Афанасьев купил предприятие и… И все.
— Что вы такое несете? А расписка?
— Какая расписка? — Маша тупо уставилась на немца.
— Расписка, что он получил от меня сумму денег и что он обязуется…
— Послушайте, я просто переводила! Я не обязана была запоминать!
— Хорошо, — стиснув зубы, прошипел немец, — тогда объясните мне, куда делась эта расписка из моего портфеля.
— Я… не знаю. Я вообще ничего не помню.
— А как вы меня напоили какой-то гадостью, соблазнили, уложили в постель и обокрали, это вы вспоминаете?
— Я ничего не знаю, это вы мне предложили выпить на брудершафт, а дальше я ничего не помню. — Маша потерла лоб.
— Ваша сумочка? Где ваша сумочка? — Немец орал и бегал по номеру.
— Сейчас. — Маша вышла в прихожую, пошарила под пальто на вешалке. Не обнаружив сумки, она вернулась в комнату. — Ее нет. Она пропала.
— Сейчас у меня пропадете вы. Я звоню в полицию.
— Звоните. — Маша пожала плечами. — Что вы скажете? Между нами, между прочим, ничего не было! — Она вновь обвела взглядом стол, пустые рюмки и в поисках бутылки даже заглянула под стол. На столе оставалась стоять первая бутылка, которую они взяли с собой в номер. Маша запомнила это хорошо. Вообще, что касалось сортов водки, она запоминала точно. Перевернув ее, она глотнула остатки.
— А где бутылка, которую принес этот… друг Афанасьева? — полюбопытствовала она.
— Об этом вы не забыли, а сами сказали, что отключились.
— Про бутылку помню, а про то, что между нами ничего не было, просто ощущаю, как женщина, понимаете? Каждая женщина знает, случилось это с ней или нет. Неужели не ясно?
— Так почему помните про водку? — Немец пытался вернуть ей память.
— А-а про водку? — Маша по-дурному улыбнулась. — Я про нее всегда помню!
Но, сообщив немцу, что между ними ничего такого не произошло, она задумалась сама: кто же ее тогда раздел и зачем?
— Я не верю. Почему же вы меня раздели донага? Может, скажете, я сам? — повторил ее мысль господин Ларрик.
— Не знаю, ничего не знаю, только точно уверена, я не могла вас раздеть. Я этого никогда не сделала бы!
— Бросьте прикидываться овечкой, будете говорить или нет? — Герр Ларрик, схватив Машу за плечи, больно встряхнул и, отпустив, бросился к телефону.
Маша покачала головой, с безразличием наблюдая, как немец, нажав телефонные кнопки, заговорил по-английски.
— Не вздумайте сбежать, — предупредил он Машу, — я вызываю охрану.
— Не собираюсь.
Охранник, показавшийся Маше знакомым, открыл дверь в номер своим ключом.
Услышав, что клиента ограбили, он тут же накинулся на Машу:
— Признавайся, это ты?
— Вы что, сошли с ума? — воскликнула Маша.
— Договоришься у меня. Сейчас все проверю, если найду то, что ты свистнула, мало не покажется!
— Я вам правду говорю, сама не понимаю, что тут случилось!
— Не понимаешь? Сейчас поймешь. — Охранник, расшвыривая по комнате вещи в поисках документов и исподлобья поглядывая на Машу, зло приговаривал: — Чтоб ноги твоей в нашем отеле никогда не было! Я тебя запомню. Своих хватает.
— Да что вы такое несете? — догадавшись, о чем он, возмутилась Маша. — Я переводчица.
— Ага, я тоже. Тут таких переводчиц! Дерутся по вечерам. Слышала, что я тебе сказал? А уж если выяснится, что и вправду украла, то плохи твои дела. Сейчас времена крутые. Менты даже доказательств искать не будут, так, со слов, по заявлению от господина, как его там… на пять лет загремишь.
— Вы что? — Маше сделалось тоскливо, и она вновь поискала глазами пропавшую бутылку.
— Чё зыркаешь?
— Выпить хочу.
— Да ты еще и алкоголичка?
— Я переводчица!
— Ну я ничего не нашел! — обращаясь к немцу, покачал головой охранник. — Все вытряхнул и из ее карманов, и из ящиков. Как, говорите, выглядит эта бумага? Расписка? Ага, понимаю! — Он перешел в прихожую. — И тут нет! Ничего такого! Говорите, с партнерами пили? — вернулся он вновь. — А они где? Может быть, это они и украли? А-а, не может быть, потому что они вам эту бумагу и принесли, — повторил он за немцем и почесал затылок. — Может, у нее какой сообщник был? — Маша окатила верзилу презрительным взглядом. — А вот это что? — Встав на стул, охранник стянул с крышки шкафа Машину сумочку. — Ты спрятала?
— Я не достану так высоко.
— Закинуть можно, — подсказал немец, бросившись выгребать из Машиной сумки содержимое.
Отняв у немца сумку, верзила просто вытряхнул все содержимое на стол.
— Что это? — Золотая зажигалка среди старой перепачканной табаком косметики сразу же бросилась в глаза.
— Не знаю, — замотала головой Маша. — Честно, не помню.
— Тут выбито «Марк Ларрик», — прочел охранник.
— Это я, — произнес немец.
— Она золотая?
— Конечно. Эта зажигалка моя.
— Вы ей ее отдали?
— Нет. Не помню.
— А ты что скажешь?
— Я тоже не помню.
— Хорошо. Никто не помнит, только она оказалась у тебя в сумочке. Ведь так?
— Да Бог с ней, с этой зажигалкой, — огорченно махнул рукой немец, — документа нет, вот что главное!
— Тут главное все. Она воровка, понимаете? Образ Маши никак в воображении немца не соответствовал воровке. А потому он покачал головой.
— В общем, ладно, вызываю милицию, пусть они разбираются. Последнее слово за тобой? Что скажешь? Может, расколешься, а?
Маша безучастно глядела в пустоту.
Глава тринадцатая
