Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

Я молчу, но Настя слишком умная, чтобы не догадаться.

- Нет. Нет же! Римка, умоляю, скажи, что не правда.

- Не правда, - равнодушно повторяю я, царапаю пальцем побелку на стене. Я так и стою здесь, между третьим и четвертым этажом, почему-то возвращаться в квартиру мне не хочется.

- Римма, ты же понимаешь, что…

- А что? Что, Настя? Он бы ее убедил, что она сама бы на аборт побежала, мы что, не знаем, как это происходит.

- Вот п*дор гнойный, - в сердцах ругается подруга.

Я молчу. Потому что мне нечего ответить. И потому что я теряю дар речи, когда вижу уже знакомую картину: Никита спит на полу, уткнувшись косматой головой в мою дверь.

- Насть, я перевозню!

Подруга не успевает ответить, я сбрасываю звонок и прячу телефон в карман пиджака. Из другого кармана, внутреннего достаю ключи и открываю дверь, та едет вперед, отчего голова Никиты свешивается еще сильнее и сам он заваливается в квартиру. Неестественно как чучело лося.

- Ой, - шипит лось и трет ушибленное место.

- Добро пожаловать домой, - равнодушно приветствую я гостя.

Включаю свет в комнатах, прохожу на кухню, цокая каблуками по паркету, нажимаю кнопку на чайнике, гадая, можно ли добавить в ромашковый чай коньячку? Потому что на трезвую мне этот день не вывести.

- Тебя, кажется, ограбили, - присвистывает Никита, когда, проморгавшись, наконец, замечает бедлам на полу. – Серьезно, Римм, может, полицию вызовем?

- Может, ты домой поедешь, Никита?

Стаскиваю с себя чертов пиджак, от которого почему-то начинает чесаться кожа. С наслаждением царапаю ее острыми ногтями и только потом сажусь на крохотный диванчик. Выдохнув, опускаю лицо на свои ладони – Господи, когда уже закончится этот день?

Слышу копошение на кухне, но глаз не поднимаю, слишком устала даже для такого простого движения. Пускай Никита делает тут что хочет.

На стол перед моим лицом опускается что-то стеклянное, а в нос ударяет знакомый запах ромашки и луговых трав – мой любимый чай.

- Пей, - просит Савранский.

- Не хочу.

- Надо. По глоточку.

Нехотя поднимаю к лампе глаза, те слезятся от яркого света. Моргаю. Жмурюсь и снова моргаю, но лучше не становится. Никита молча встает и выключает кухонный свет, отчего комната погружается в спасительный полумрак.

- Так лучше?

- Зачем ты пришел? - Отвечаю вопросом на его вопрос.

Не вижу, но чувствую, как пухлые губы растягиваются в лукавой улыбке:

- Ты не поверишь, вышла забавная история. Ба умчала в деревню и случайно забрала с собой все ключи.

- Даже так, - равнодушно бросаю я. Чтобы сейчас не рассказал этот прохвост, я не поверю ни единому его слову. Но Никита не слышит скепсиса в моем голосе и потому продолжает вдохновенно врать.

- Я подумал, что могу остаться у тебя на пару ночей, вот тут на кухне. Здесь же раскладной диван, изолированные комнаты, и мне до работы близко.

- К чему такая суета? В наше время можно найти слесаря, который взломает вам замок.

Никита, будто подготовился заранее, не теряется, достает телефон и включает голосовое сообщение, где бабушка Сара грозит оторвать ему руки, если он сделает что-нибудь с ее раритетной дверью «в которую еще Николай второй ботиночком стучал»!

Улыбаюсь. Все-таки бабуля у нас огонь. И внучок весь в нее, потому что в следующую секунду начинает убедительно вешать мне на уши лапшу:

- К папе не могу, у него новая молодая любовница, без мозгов, зато со вшитой жопой, они небось сношаются как кролики. Аудио ставить не буду, сама понимаешь…

- Можешь поехать к маме на пару дней.

- Проект на работе, так что никто меня из Москвы не выпустит.

- Дед Боря?

- Римма, что же я тебе такого сделала, - в темноте мелькают яркие, как два фонаря глаза Никиты, и я против воли им любуюсь. Хорош до невозможности, но приставучий как репей!

- Друзья и подружки? У тебя же их тысяча?

- Римма, - в голосе неподдельная обида, - не заставляй меня оправдываться в том, что я выбрал себе плохих друзей, которые не помогут мне в трудную минуту. Я просто переночую на кухне, ты днем меня даже не увидишь. Клянусь, я не буду к тебе приставать. И мама обо всем в курсе, если ты переживаешь за это.

- Я ни о чем не переживаю, - равнодушно жму плечами и поднимаюсь со своего места, так и оставив нетронутым чай. – Я очень устала.

Медленно, еле перебирая ногами, бреду по коридору к спальне, как вдруг меня окликает взволнованный голос:

- Так что, я остаюсь?

- Делай что хочешь, мне все равно.

И это тоже правда. Выдать Савранскому подушку и комплект белья куда проще, чем бронировать отель, а потом уговаривать упертого лося уйти из моей квартиры. Я трачу последние силы, чтобы переодеться в длинную футболку, так что возможный бой с Никитой уже проигран.

Я так устала, что глаза закрываются сами собой.

Ну, поспит он на раскладном диване? Ну, пускай у него ноги на пол будут свешиваться, а тело затечет – его выбор. В конце концов, выгонять Савранского на улицу не правильно, не после того, что он для меня сделал.

А фантазировать, что все это хитрый план, лишь бы пробраться ко мне в кровать… у меня с самомнением еще все в порядке. Мужчин, способных на подобные многоходовки либо выдумали авторы, либо сценаристы. В жизни я их не встречала.

Поэтому я даже не закрываю дверь в спальню. Незачем. Падаю на подушки и засыпаю.

А ночью мне снится страшный сон.

Самый пугающий и самый реалистичный кошмар.

Глава 26

От запаха акации сносит голову. Он плотный, медовый и настолько сладкий, что хочется зачерпнуть его ложкой и попробовать на вкус. Мурашки по телу. Я дышу жадно и почти тону в этом божественном аромате и в чувстве счастья, накрывшего меня как гигантская волна.

- Мама, правда, красиво?

Меня за руку держит девочка. Тонкая фигурка, ссадины на коленках, две косички, как у Пеппи длинный чулок. Она действительно похожа на моего мужа, все как когда-то сказала старая гадалка. Только в ее живом, подвижном лице, есть и я тоже: мой взгляд, моя мимика, моя улыбка.

Потому что это моя девочка, моя дочь.

- Красиво, - улыбаюсь, и чувствую, как глаза щиплет от слез.

Я никогда не думала, какой бы была моя малышка, не рвала понапрасну сердце. Сделанного не воротишь, и за свою ошибку я наказана сполна. Но сейчас, стоя рядом с ней, я умираю от нежности и страха, потому что понимаю - это просто сон и скоро он закончится.

- Ты не уйдешь?

- Уйду, ты сама меня прогнала, мама. Но когда-нибудь я вернусь снова.

- Пожалуйста… - всхлипываю я, и еще крепче хватаюсь за руку дочери.

Она ни разу мне не снилась. Не простила предательства, а потому ушла навсегда. И это первый раз, когда я вижу ее, свою далекую и такую родную малышку.

Опускаюсь на колени, касаюсь пальцами ее щек, провожу по губам, задерживаюсь на маленьких, как у мышонка ушках. Я хочу запомнить ее, выбить в своей памяти, как татуировку на коже.

Но мне не дают этого сделать.

- Кнопка, тебе пора, - слышу до боли знакомый голос.

Оборачиваюсь, за спиной стоит Филипп, а рядом с ним, обхватив руками круглый живот, жмется Нюра.

- Ты не заслуживаешь ее, Римма, - от улыбки мужа все внутри сводит судорогой. – Ты настолько ничтожна, что мне тебя даже не жаль. Скоро любимая женщина подарит мне сына, а ты так и останешься одна. Без книг, без друзей, без денег, без молодости. А потом я заберу у тебя даже воспоминания о том, как ты была счастлива когда-то. Ничего не останется!

Изо всех сил цепляюсь за руку дочери, но невидимая сила растаскивает нас в разные стороны.

- Пожалуйста, не надо! – Кричу вслед своей девочке. - Оставь мне хотя память о ней! - Бегу, падаю на острые камни, разбиваю колени в кровь, но мне уже не больно.

Другая боль оказывается сильнее.

Я вижу удаляющиеся силуэты и слышу голоса. Потом пропадают и они.

Налетевший на деревья ветер срывает цветы акации и те дождем «проливаются» на землю, а вслед за ними резко желтеют и опадают листья.