За решеткой (ЛП) - Джеймс Никки

Бишоп понизил голос до шепота ровно настолько, чтобы было слышно через стальную дверь, и прислонился лбом к узкому окошку. Он смотрел на меня как огромная пантера, готовая к броску. Одни лишь его габариты и аура обездвиживали меня.

— Ты никому не обязан объяснять, что тебе нравится и не нравится. Ты понимаешь? От меня они этого не услышат. Я тебе обещаю. Если ты хоть на минуту подумал, будто я не знаю, что ты все время стоял там, ты ошибаешься, босс, — он помедлил, удерживая меня в тисках одними лишь словами. — Я костьми тебя чувствую всякий раз, когда ты рядом. Я знал. Я всегда знаю.

Я пошевелил губами, пытаясь выманить слова на поверхность, но ничего не пришло. В свете моей нерешительности Бишоп поднял ладонь и прижал ее к стеклу. Я инстинктивно сделал то же самое. Ладонь к ладони, за минусом семисантиметрового стекла.

— Мне жаль, — это единственное, что мне пришло в голову.

Уголок его губ дернулся.

— А мне нет.

Он согнул пальцы на стекле. То же движение он сделал тогда со своей бабушкой — будто он пытался сжать мою ладонь.

— Знаешь, раньше никто, кроме бабули, мне не верил. Даже Джален. Никто. Когда ты паршивый черный парень без родителей и с отсидкой в прошлом за причинение проблем, они считают тебя виновным еще до того, как ты попытаешься оправдаться. У меня не было шансов. Но ты...

— Я верю, что ты этого не делал.

Его глаза потеплели, взгляд задержался на мне. Мы разделили напряженный момент, влекомые друг к другу, и нить между нами тянула нас все ближе.

Какого хера происходит? Водоворот слов, мыслей и чувств затягивал меня. Я услышал его вчерашние фразы в новом свете. «Я не мог любить ее так, как она любила меня». Что это означало? Я искажал его слова и слышал то, что хотел слышать, или Бишоп пытался мне что-то сказать? Он знал, что я стоял рядом, пока он дрочил. Он позволил мне смотреть и...

— Энсон.

Мое имя на его губах, произнесенное этим низким баритоном с легкой техасской тягучестью, прогнало весь шторм прочь. В моей голове воцарилась тишина, и я наблюдал за ним. Ждал.

— Я же тебе говорил, — прошептал он, снова сгибая пальцы поверх моих и словно пожирая меня темным взглядом. — Тебе не нужно меня бояться. Я серьезно.

Я бездумно опустил лоб к стеклу, прижимаясь к нему, и закрыл глаза. Мы вместе дышали. Тишина между нами ощущалась как одеяло, скрывавшее нас от реальности и мира.

Я мог бы простоять бы так остаток ночи, но Бишоп, у которого было больше здравомыслия, чем у меня, заговорил.

— Тебе лучше доложить о пересчете, пока они не начали тебя искать.

— Ага, — я оттолкнулся от двери и выпрямился, глянув по ряду в обе стороны.

Когда я снова встретился взглядом с Бишопом, между нами что-то изменилось. Это было едва уловимым, но все же присутствовало. Уголок его губ приподнялся в улыбке, и он подмигнул перед тем, как вернуться в постель.

Да, я в заднице.

Каким-то образом я оказался заворожен прекрасным темным ангелом в камере смертника.

***

На той неделе нам больше не довелось поговорить. Следующая ночь превратилась в хаос. Парень в ряду Джина пытался повеситься на импровизированной веревке из простыни, пока никто не видел. Нам пришлось вызвать команду КНЭРа для вмешательства внутри камеры. Стычка была ожесточенной и нелицеприятной. Оказавшись внутри, мы поняли, что парень обдолбался до невозможности. Потребовалось применить перцовый спрей, и из-за этого нам тут же пришлось провести обыск во всем отсеке А/Б. Обыскали каждую камеру. Каждому заключенному пришлось пописать в баночку. Снова. Это затянулось на всю ночь, и Рею пришлось приехать почти сразу после полуночи, поскольку мы с Джином не могли справиться в одиночку, а в обязанности КНЭРа это не входило.

Из-за того, что вся эта суматоха затянулась на все утро, в итоге я отработал две смены подряд, и моя последняя ночная смена была отменена.

До работы в блоке смертников мне предстояло несколько выходных, и это означало, что в ближайшем будущем я не увижу Бишопа и не получу ответов на свои нескончаемые вопросы.

Из-за всего увиденного и узнанного за последние дни мне не сиделось на месте, и я был сбит с толку. Я сомневался во всем, что он сказал, и гадал, не переношу ли свои чувства, не искажаю ли его слова в то, что мне самому хотелось услышать.

Он был геем? Сочувствовал гей-сообществу? Поддерживал его? Он был натуралом? Бисексуалом?

И важно ли это?

Он все равно был неприкасаемым.

Никакое количество тоски и мечтаний это не изменит. Если допустить хоть легкую фантазию о свободе, это лишь ранит меня в конце.

Утром в понедельник я заехал на парковку одновременно с Хавьером. Он подождал у своего Доджа Рам, улыбаясь из-за солнцезащитных очков, пока я брал рюкзак с заднего сиденья джипа.

— Энсон, дружище. Как прошли твои ночные смены?

— Да как два пальца об асфальт. Не спрашивай меня, это же ты работал в Е. Спасибо еще раз, между прочим.

— Это я должен тебя благодарить. Это мне надо было поменяться.

— Верно, но мы оба знаем, что от этой сделки выиграл я.

Мы побрели к будке охраны и провели удостоверениями по считывателю, помахали Талли и прошли через ворота.

— Я слышал, Джеффи получил ордер, — Хавьер покачал головой. — Мы все знали, что это случится. Даже он сам.

— Я сегодня его увижу. Не уверен, что говорить мужчине, которого через несколько недель казнят.

Брови Хавьера взлетели вверх.

— Рей поставил тебя в блок смертников?

— Ага.

— А он сначала спросил?

— Неа. Просто увидел в расписании.

Хавьер присвистнул.

— Должно быть, людей совсем не хватает. Он всегда сначала берет добровольцев. Это дерьмо непростое. Сложнее лишь то, когда тебя ставят на трансфер в Хантсвилль, к месту казни.

— Давай будем надеяться, что мне такое не достанется. Есть советы?

— Конечно. Первое — слушай. Вот в этот момент по ним ударяет реальность. Этим парням хочется излить душу. Тебе не надо высказывать мнение или соглашаться с тем, что слетает с их языка. Просто слушай. Дай им выговориться.

Хавьер придержал для меня дверь, когда мы оказались у входа. Мы провели своими карточками, чтобы пройти через двери с ограниченным доступом и направились в зону для персонала.

— Будь готов к ужасным историям, друг мой. В этот момент большинство из этих парней честно рассказывает свое прошлое. Я могу пересчитать по пальцам одной руки тех парней, кто подавал апелляции после подписания ордера на казнь.

— И сколько их?

Он сделал ноль из большого и указательного пальцев.

— Ноль. Такое случалось прежде, но ни разу за те десять лет, что я здесь работаю.

— Похоже, не самое удачное место для смены на этой неделе.

— Не буду врать, я рад, что не угодил туда вместо тебя.

— А тебя куда поставили?

— На сопровождение с Энджело.

Я почти мечтал, чтобы у Хавьера было другое мнение о блоке смертников, потому что я бы сразу предложил поменяться. Это могло не предоставить возможности поговорить наедине с Бишопом, но я хотя бы увидел его на сопровождении.

После утреннего брифинга мы с Хавьером разошлись, договорившись попить пива на выходных.

В блоке смертников было в два раза больше персонала. Вдвое больше глаз, присматривающих за заключенными, означало меньше шансов, что они наделают глупостей. Эти ребята были близки к концу и предпочитали сами распрощаться с жизнью вместо того, чтобы оставлять это правосудию. К сожалению, такая роскошь не дозволялась, и нам приходилось следить, чтобы такого не произошло.

В блоке смертников жизнь заключенного обрастала новыми ограничениями, почти как на третьем уровне. Они не получали ничего дополнительного, им разрешалось минимум времени в душе, нельзя совершать покупки и выходить в досуговые камеры. Отныне и до самого конца существовали лишь четыре стены. Пересчет проводился каждые 15 минут вместо одного раза в час.