Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
Гриша покачал головой, засыпая:
– Не хочу – толстая…
– Хорошо, – вздохнула Нина, – старая, худая-худая, со вставной челюстью…
Гриша уснул, безмятежно улыбаясь оттого, что она рядом. Нина тихо спросила саму себя:
– Интересно, а можно петь со вставной челюстью?
В кафе было безлюдно. За стойкой бара Эрик разглядывал фотографию Элвиса Пресли, пытаясь подкорректировать свои брови под элвисовские. Эрику всегда казалось, что он похож на Пресли. Попутно, занимаясь бровями, он слушал, о чем говорят Нина и Эля, сидевшие в уголке зала за столиком.
Эля ела печенье и рассказывала Нине про свою личную жизнь:
– Смирнов-то мой вот уж две недели не приходит. Расписание у него, сама знаешь, вольное. А вчера меня иностранец один, достойный обеспеченный дядька, в ресторан пригласил. Он подруги моей бывшей хахаль. Костюм у него почище, чем у Смирнова раз в пятьсот, и цветы он мне подарил сразу, без просьб и уговоров – что удивительно. Я с ним пошла. Почему нет? У меня, что, обет безбрачия? Я села и в свое удовольствие стала кушать. Иностранец смотрит на меня так ласково и говорит (он по-русски хорошо разговаривает): «О, я не знал, что вы такая прожорливая!» Я говорю: «Да, прожорливая. А чем мне еще с вами заниматься? К тому же я в ресторане, можно сказать, сто лет не была. Не Смирнову же меня в ресторан водить!» Он поинтересовался, кто есть Смирнов? Я сказала, что не знаю даже, как честно ответить. Он догадался, говорит: «Наверное, ваш бой-френд». Я ему объясняю, что бой Смирнов только по мозгам, а по возрасту давно уже не бой. У него у самого два боя четырнадцати и шести лет. А насчет того, какой он френд – таких френдов… Ну иностранец-то танцевал весь вечер очень уважительно и только целовал руки. А потом заказал мне устриц. Дрянь величайшая и перевод денег. Лучше бы деньгами дал на новые туфли. А потом, того, провожать поехал. На своем авто. На улице метель, ветер воет! Иностранец говорит: «Хотите, ко мне в гостиницу? У меня шикарный номер». Я объясняю, что он ошибся и я уже по возрасту никак не подхожу для девушки на ночь. Он смутился и давай кудахтать – какая, мол, я замечательная и как он мечтал бы построить со мной семью. Главное, я чувствую – не врет. А я не соглашаюсь! Он спросил, куда меня отвезти. «К Смирнову», – говорю. Ну он везет меня в наше кукуево. Два часа ехали. Подъезжает к смирновскому дому. Спрашивает: «Это что, коттедж вашего бой-френда?» Я говорю: «Это хрущоба моего бой-френда». Разглядел он эту хрущобу и робко погладил меня по руке. Больше ничего себе не позволил… Понимаешь – ни-че-го! Я поднялась к Смирнову, а там пьянка. Еле уговорила заглянуть ко мне завтра хоть на часок. Он утром пришел. Трезвый, злой. Потребовал сто рублей взаймы (это так называется), про ресторан узнал – орал, обозлился! Собака на сене… Побил по злобе всю посуду у меня в доме и был таков. Скажи, он же меня любит, раз посуду бьет?
– Ну, конечно, – ободрила подругу Нина.
– А ты думаешь, он еще придет? – с надеждой спросила Эля.
– Обязательно! Куда он денется? Рано или поздно придет отдавать сотню. Или еще одну занимать… – засмеялась Нина.
Эля тоже повеселела:
– Ну правильно, и я так думаю! Слушай, а чего у тебя нового?
– А, так! – махнула рукой Нина. – На радио ходила, записи свои носила – послушали, говорят – не формат.
Эля не поверила:
– Да ладно тебе! Это я не формат! – она показала на свои бока и огромную грудь. – Во какой неформат. А ты-то чё, ты нормальная. Селедок им, что ли, подавай? Какие-то сумасшедшие на этом радио сидят, ей-богу!
Сдавая выручку Ахмеду, Гриша пересчитывал деньги.
– Вот и все, мне надо идти.
– Подожди. Давай один раз чай пьем, – вдруг остановил его угрюмый Ахмед.
Он сам налил чаю себе и своему работнику. И даже пирог отрезал.
– Ешь! Думаешь, Ахмед бессердечный. У Ахмеда сердце есть. Раньше болело часто. Когда шестнадцать лет было, девушку любил, соседа дочку. Ее замуж отдали за городского, богатого. А я кто? Я бедный был. За того замуж пошла. Плакал много-много. Не спал много-много. Теперь деньги есть, жена есть, пять детей есть. Счастья нет у Ахмеда! Знаешь, какой был тот девушка? Как ручеек! Сейчас толстая стала. Прошлый год был дома, видел. Толстая – все равно красивая! – Он вздохнул. – Иди, Гриша, иди.
Гриша вышел из ларька. Ахмед остался пересчитывать деньги. Теперь у него была одна радость – деньги считать…
ГОЛОС ГРИШИ:
– У каждого своя история про любовь. И не у всех счастливая. Несчастных историй больше. Прав был тот милиционер из сугроба. Надо страдать молча, так уж по жизни придумано. Я вижу Нину каждый день – чего еще надо! И за это спасибо…
Гриша и Нина шли домой с пакетами, полными продуктов. В этот день оба получили зарплату и решили ни в чем себе не отказывать.
– Потом мы с ним всегда сидели в темноте кинозала и целовались. Это было так здорово! – вспоминала Нина про своего любимого.
– Хорошо, что ваш кинотеатр закрыли! – сказал Гриша, потому что больше всего на свете он ненавидел эти воспоминания.
– Вот такие сволочи, как ты, и закрыли, – обозлилась Нина. – Говорят, он убыточный, только наше кино там идет. А все американское кино хотят смотреть. Я иногда думаю – хоть бы в этой Америке такой кризис начался, чтобы они больше ни одного кино не сняли! Но разве у таких паразитов может быть кризис! Они вот этим живут. – Нина постучала себя по лбу.
– А ты?
– А я… Я чувствами. Хотя, наверное, это неправильно.
Во дворе нищий старик в изношенной беретке читал стихи. Они остановились, чтобы послушать.
– Едет верхом Дон Педро
Вниз, по траве пригорка,
Ай, по траве пригорка
Едет и плачет горько.
Не подобрав поводья,
Бог весть о чем тоскуя
Едет искать по свету
Хлеба и поцелуя!
Ставни, скрипя вдогонку,
Спрашивают у ветра,
Что за печаль такая
В сердце у Дона Педро?
– О! Много вкусных вещей! Хлеба и поцелуя! – увидев их, воскликнул нищий.
– Дядя, ты что, есть хочешь? – спросила Нина. – Вот, возьми! – И протянула целый батон колбасы.
– Это ваши стихи? – спросил старика Гриша.
Но тот от колбасы отмахнулся, а на Гришу посмотрел с презрением.
– Неуч! Поколение неучей! Это Лорка!
– Кто такая Лорка? – не поняла Нина.
– О ужас! Федерико Гарсия Лорка. Испанский поэт. Великий поэт!
– Испанский! – Нина даже вздрогнула. – Возьмите же колбасу, у нас еще есть. Вас как зовут?
Старик еще презрительней хмыкнул и протянул визитку.
…Придя домой, они прочитали ее: «Доктор искусствоведения Куликов Леонид Алексеевич».
– Вот это да! – удивилась Нина. – Доктор – это профессор, я знаю. Чтобы профессор был попрошайкой… Интересное время!
