Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
– Как ты похожа на мою маму! Она тоже хотела петь, но папа не разрешал ей! Садись сюда, девочка. И ты, мальчик, садись. Эрик, эта девочка – украшение твоей дыры, – сказал он хозяину кафе. – Цветок, который растет на помойке. Самородок мой, не бойся, я тебя не трону! Я просто хочу помочь. Не надо никакого спасибо, ничего не надо – я от чистого сердца. Эрик знает, что сердце у меня чистое.
– Большое сердце. Доброе. Великое сердце! – подобострастно залепетал хозяин кафе.
Главный усадил Гришу и Нину возле себя, обнял. Достал две визитки.
– Дети, приходите завтра по этому адресу, и у вас больше не будет проблем. Мои дорогие, мне ничего от вас не надо! Я просто хочу помочь, потому что девушка так похожа на мою маму!
– За маму! – заревели бандиты и стали чокаться.
Нина пнула ногой под столом Гришу:
– Теперь у нас все будет!
Пустая большая квартира в новостройке. У широкого окна стоит Ира. По комнате ходит молодой человек, который встречал ее на машине возле дома Гены. Он страшно волнуется.
– Даже не знаю, что сказать. Я напуган, взволнован. В конце концов я убит! Только начал все строить – свою жизнь, карьеру, наконец эту квартиру. Для нас, для нас с тобой! И вдруг такое. Ну это так… так некстати!
Ира обернулась:
– Как ты сказал, Кирилл? Некстати? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
– Я-то понимаю. Извини, Ирина, употребил не то слово. Но дело не в словах, а в ответственности, которая должна быть подкреплена поступками. Любить – это значит нести ответственность за кого-то. А все эти охи-вздохи… Сама понимаешь, уже не маленькая. А когда чувствуешь ответственность, Ирочка, становишься разумным. Я даже не побоюсь этого слова – расчетливым. Но эта расчетливость не холодная. Эта расчетливость гуманная. Вот именно – гуманная!
Ира села на подоконник.
– Оборвать жизнь – это гуманно?
– Но ведь его еще нет? Ведь он или она еще не родился! А мы? То есть я и ты – взрослые люди. И мы должны осознавать меру ответственности за этот шаг. Ты посмотри – ремонт еще не начат. У меня куча проблем на фирме. На меня сейчас давят вот так! И в этот момент… сюрприз! Ты, видишь ли, беременна! Милая моя, дорогая, хорошая, я тоже люблю детей. Но я ненавижу внезапность. И не поощряю быстрых решений!
Кирилл сел рядом с Ирой.
– Я любил тебя и люблю. Мы знакомы не один день. И казалось бы, должны понимать друг друга с полуслова.
Ира решительно спрыгнула с подоконника, ее теперь тяготила его близость.
– Ты прав. Именно «казалось бы». Но ведь этого понимания нет. Его и не было. Кто-то из великих сказал: «Иллюзии свои мы оплакиваем порой так же горько, как покойников». Это чистая правда. Терять иллюзии тяжело. Но необходимо. Я все поняла. Я ухожу.
Кирилл растерялся:
– Ира, неужели из-за этого? Все наши годы знакомства…
– И пустых обещаний, – перебила она. – Да нет, не только из-за этого. Я вообще хочу уйти.
– В такой момент! – закричал он. – Завтра придет дизайнер, надо решать вопрос с перепланировкой. В конце концов этим кто-то должен заниматься! Я постоянно занят, у меня куча проблем, а тебе на это наплевать!
Ира обернулась в дверях:
– Честно? Да, наплевать! На дизайнера, на эту квартиру, на ремонт. И… прости, даже на все то, что нас когда-то связывало. Не удерживай меня, это бесполезно.
Она шла по городу, украшенному елками и новогодними гирляндами. Но на душе было скверно. Она не любит Кирилла – это понятно. Он всегда относился к ней лишь как к удобной вещи – это она тоже поняла. Ей ужасно нравится Гена – потому что Гена умеет понимать. Гена не эгоист. Гена – ее «половинка».
Но как быть, если она ждет ребенка от Кирилла?
Сидя за кухонным столом, Терещенко опять писал письмо маме, проговривая его вслух:
– Мама дорогая, одна ты у меня, за шо тебе огромное человеческое спасибо – ты родила меня, дурака. Пить я бросил, поняв, что через это все мои несчастья. Меня посещает добрая девушка. И мы поженимся. И вместе приедем к тебе. Только ты, мама, раньше не помри…
Ясное дело, он врал. Не было никакой девушки и рядом стояла бутылка водки, к которой Терещенко старался не прикасаться. По крайней мере, пока писал маме это письмо…
В кухню зашел Гриша.
– О, Гриня! Гармошка-то сгодилась? – обрадовался Серега.
– Сгодилась, – грустно ответил Гриша. – Нина теперь в гору пойдет, ей толстый обещал.
– А то ж плохо разве? В Наклонном зале Дома Союзов петь будет. А то в самом Кремле!
– В Колонном зале, Серега! Она про меня напрочь теперь забудет, хоть и не шибко помнила.
– Гриня, да разве ж тебя можно забыть? – Терещенко обнял друга. – Сидай, выпьем! Прости, мама!
Он придвинул к себе водку. И отложил письмо до лучших времен.
В подсобке кафе Нина рассказывала любимому (то есть портрету любимого):
– Теперь у нас, точно, все будет! И квартира, и машина! И дети! Этот толстый такой могущественный! Вот увидишь, он поможет мне!
Нина достала из-под вороха тряпок копилку, вытащила из выреза платья деньги – весь сегодняшний гонорар, сунула их в копилку. И на радостях поцеловала портрет.
– Ты слышал? Завтра. Завтра все начнется. Осталось совсем немного. Потерпи. И мы будем жить с тобой как настоящие люди!
Витая лестница красивого подъезда в центре города. По ней поднимаются Гриша и Нина.
– Только ты не вмешивайся, – предупредила она. – Я буду сама говорить. Вообще, я не знаю, зачем ты пошел!
– Пожалуйста, я могу и уйти, – обиделся Гриша.
– Э, брось! Уйти! Хитрый какой! Одну меня оставить? Мало ли что! Ты мужчина – или нет?…Хотя, конечно, видно сразу – люди они очень порядочные. Не обманут. Вот эта квартира. С Богом! Звони!
Гриша с силой нажал на кнопку звонка.
Дверь открыл… милиционер.
– К кому? Документы!
Нина опешила:
– Мы… Мы…
– Мы дверью ошиблись, – соврал Гриша, – нам этажом выше надо!
– Документы есть? Понятыми будете! – заявил милиционер.
– Какими понятыми? – дрожащим голосом спросила Нина.
– Обыкновенными. Хозяев здешних сегодня утром взяли. Вчера у них прощальная гастроль была. А сегодня, как в песне поется, «И всю контору скопом замели». Документы у вас есть?
– Вы хотите сказать, что их забрали в тюрьму?… И надолго? – не поверила ушам Нина. – Всех-всех? И большого толстого тоже?
– И большого! И толстого! – улыбнулся веселый милиционер. – Он же главный был, его первым и забрали.
Гриша схватил Нину за руку:
– Мы не можем понятыми, мы торопимся. Нас внизу ждут!
Он потащил ее вниз по лестнице. Потом они бежали, унося ноги подальше от злополучного дома. Наконец Нина остановилась и стала кричать на Гришу:
– Это все ты! Сам говорил, что невезучий.
