Анна Берсенева - Красавица некстати
– Ломоносов!
Оклик прозвучал так громко и так неожиданно, что Игнат вздрогнул и резко сел на нарах. Небесное облако разом исчезло.
Нетерпеливо постукивая ребром ладони о косяк, надзиратель стоял в предрассветно-сером проеме открытой двери.
– Я!
Игнат мигом вскочил с нар. Сердце у него провалилось в пустоту: показалось вдруг, что его пришли известить о смерти Иннокентия…
Но такого, конечно, быть не могло. Кому тут дело до смерти одного зэка и тем более до того, чтобы извещать о ней другого!
– С вещами выходи, – приказал надзиратель.
Эти слова прозвучали для Игната уж точно как гром среди ясного неба. Они могли означать все, что угодно. И что же они все-таки означали, он представлял в эту минуту не больше, чем представлял бы, что означает дальний отзвук летнего грома. Если бы мог сейчас думать о таких ненасущных вещах.
Глава 14
– За тебя.
Кирилл поднял бокал, похожий на мыльный пузырь на высокой ножке, и посмотрел сквозь него на Веру. Бокал был такой прозрачно-переливчатый, что взгляд Кирилла казался сквозь него каким-то непонятным. Вере даже не по себе стало, когда она об этом подумала. Что-то тревожное было в такой мысли. Какое-то смещение реальности.
Но тут же она вернулась в реальность несмещенную. В этой настоящей реальности Кирилл смотрел на нее своим обычным взглядом – внимательным, немного ироничным. А если этот взгляд казался еще и каким-то… испытующим, то ведь понятно, почему: он постоянно вот именно испытует всех, с кем общается, без этого он не был бы тем, кем стал, это сделалось у него привычкой из тех, которые называются второй натурой. А по сути, даже первой натурой.
– И за тебя, – сказала Вера. – Мы ведь наш общий праздник отмечаем, правда?
– Правда, – кивнул он.
Бокалы прозвенели так мелодично, что звон их еще стоял в воздухе, когда Вера и Кирилл уже пили шампанское. Они праздновали годовщину знакомства в очень дорогом ресторане, и бокалы здесь были тоже очень дорогие.
Как, впрочем, и вся обстановка – и ковры между столиками, и картины, висящие так близко, что их можно было потрогать. Ковры были ручной работы, а картины написаны не пошлыми подражателями Айвазовского, а художниками, которые при жизни стали классиками. Одна картина, с подписью Рустама Хамдамова, висела прямо за спиной у Кирилла. Вера ловила себя на том, что то и дело отвлекается от его лица и смотрит на эту загадочно светящуюся картину – лица, глаза, небесные знаки…
– Я так ничего тебе и не подарил сегодня, – сказал Кирилл.
– Почему обязательно дарить именно сегодня? – пожала плечами Вера. – Ты мне машину недавно подарил. Вполне достаточно!
Машина стояла под окнами ее дома и грела сердце веселыми бликами, играющими на бежево-перламутровых боках.
Произошедший несколько месяцев назад разговор с Алинкой оказал на Веру решающее воздействие: она поняла, что ей в самом деле хочется ездить по городу на машине. Не то чтобы ее вдруг в одночасье стало угнетать метро. Но каждый свой шаг она стала оценивать с точки зрения того, как он выглядел бы, если бы она сидела за рулем собственного автомобиля. И сразу оказалось, что, несмотря на дорожные пробки, жизнь ее стала бы намного удобнее и свободнее. Она не тратила бы время на ожидание троллейбуса, не рисковала, садясь к «бомбилам», не платила бешеные деньги за вызов такси, не таскала пакеты с продуктами. И для того чтобы все эти блага приобрести, надо было сделать лишь небольшое усилие над собой…
Усилие заключалось в том, чтобы попросить у Кирилла в подарок машину.
«Ну почему я не могу этого сделать? – Вера так злилась на себя, что у нее просто в глазах темнело! – Я же привыкла к его подаркам, я воспринимаю как должное бриллианты, я не спросила, сколько стоил отель на Елисейских Полях, я… Почему я, дура такая, не могу сказать, чтобы он купил мне машину?!»
Кстати, поездка в Париж стоила наверняка не меньше, чем эта дурацкая машина, которая приводила Веру в такой необъяснимый ступор. Отпуска, который они могли бы провести вместе, за весь год у Кирилла не выдалось, но на выходные в Париж он пригласил Веру через несколько месяцев после знакомства. Почти одновременно с первыми бриллиантами, которые ей подарил. И она действительно восприняла эту очень недешевую поездку без благоговения. Она с самого начала, с той самой минуты, когда увидела его в супермаркете, захотела, чтобы у нее был такой мужчина. И вот он у нее появился, все получилось именно так, как она хотела, и почему же не пользоваться этим в полной мере?
Но машину она все-таки решила попросить у брата.
Проницательная Алинка правильно догадалась: Вера не хотела брать деньги у Сашки. Если бы он узнал об этом, то обиделся бы смертельно, потому она и вела себя так, чтобы он об этом не узнал. Например, выдумывала, что работает в «Индивидуальном предпринимательстве» не ради хоть какой-то зарплаты, а только потому, что ей это нравится: все-таки среди людей, есть кому платьице новое показать, а дома ведь в халате утонешь, со скуки умрешь!..
На самом же деле Вера не хотела давать Сашкиной жене даже слабый повод думать, что та благодетельствует бедной родственнице. Вера вообще не терпела унижения, а терпеть его от Юли – это было совершенно неприемлемо.
Поэтому то, что она решила попросить брата купить ей машину, можно было считать особенным с ее стороны поступком. Хотя Сашка со своей стороны это никаким поступком не счел бы. В детстве он любил делать Вере сюрпризы, и ее радость приводила его в такой восторг, который он с трудом – мужчине ведь положено быть сдержанным! – умел скрыть.
Вера пришла к брату без звонка – так у них было заведено, он тоже всегда приходил к ней без предупреждения. Да и квартира, в которой жила Вера, была ведь родительским домом, и у Сашки до сих пор были от нее ключи.
Но на этот раз приход к брату без предупреждения оказался некстати: его не было дома, зато была дома Юля. В этом не было ничего удивительного – Сашкина жена не работала, – но это вынуждало Веру делать именно то, чего ей делать совсем не хотелось: объяснять невестке, зачем она пришла. Сказать, что заглянула просто так, по дороге, удалось бы едва ли: Вера не считала Юлю умной, но в проницательности ей не отказывала.
– Что это ты делаешь? – поинтересовалась она, проходя вслед за Юлей в кухню.
По дороге она отметила, что за то время, которое они не виделись, походка у Сашкиной жены стала еще менее женственной. Хотя менее, Вере казалось, было уже некуда.
– Кашу гречневую варю, – ответила Юля.
– Вы кашу гречневую едите? – удивилась Вера.
– А что мы, по-твоему, золото едим? – хмыкнула Юля. – Питаемся как все люди. Кстати, гречки приличной сейчас не купишь. Вся пропаренная, не полезнее картона. А которая непропаренная, та стоит столько, что никаких денег не хватит.
