Элис Хоффман - Здесь на Земле
Гвен смотрит. Действительно, он там, у стола с газировкой и бутербродами, в окружении ребят, очень популярных в своей школе — судя по тому, что вид у них весьма самодовольный. У всех, кроме Хэнка. Похоже, его что-то тревожит. На нем новая белая рубашка (из отдела уцененных товаров, что подвальном этаже супермаркета «Красное яблоко») и ботинки (он битый час их полировал).
— Странно, — продолжает Крис. — Он никогда не ходит на такие вечеринки. Вечно занят: работает или что-то типа того.
Поначалу, всякий раз сталкиваясь в конюшне Гвен и Хэнк избегали друг друга. Но с некоторых пор они уже так не поступают. Дружески здороваются, разговаривают. Обычно Гвен сложно перестать себя контролировать, но не быть приветливой с Хэнком, как оказалось, еще сложнее. Он сказал, они вроде как родственники, так что можно и не быть такой привычно несносной. Гвен никогда не призналась бы себе, но у нее хорошеет на душе, даже когда он просто рядом. А это, надо сказать, совсем иные ощущения, чем тс, которые ее, как правило, обуревают при контакте с другими представителями рода человеческого. Однако где гарантии, что все не переменится в мгновение ока и Хэнк не окажется очередным придурком, каковых немало уже она повидала на своем веку? Так или иначе, он здесь, и Гвен на все сто уверена: из-за Крис.
— Не знал, что ты тоже будешь.
Он подошел к Гвен и либо нервничает, либо задыхается, держа руку на воротничке, будто ему мало воздуха.
Гвен глядит на него волком. Что должен означать сей пассаж? Ей тут делать нечего, она не здешняя — это он хотел сказать?
— Похоже, ты людей на дух не выносишь, — пытается отшутиться Хэнк.
Тщетно. Гвен щурит облепленные тушью глаза и явно озадачена.
— Ладно, проехали. — «Боже, что я несу!» — Я просто хотел сказать, что ты классно выглядишь.
Крис и Лори пихают друг дружку локтями. Гвен хоть и стоит на своих двоих, но, кажется, померла в расцвете лет. Видок у нее еще тот: кошмарная прическа, черные джинсы и позаимствованный у матери старый белый свитер. Что это с Хэнком? Он что, крышей поехал или ослеп на оба глаза? Никто не говорил ей ничего подобного, тем более — искренне. А то, как Хэнк смотрит на нее, сомнений не составляет: он искренен.
— Спасибо, — отвечает Гвен, — и ты тоже.
Она, должно быть, тоже слегка тронулась умом. Ибо никогда за всю свою жизнь не была столь вежливой и никогда не говорила подобного парню (тем более — в присутствии подруг). Но ведь ей это не снится, все происходит наяву! Она здесь и с улыбкой кивает в ответ на его приглашение к танцу. Он обвил руками ее талию, отчего возникает ощущение, будто на подходе сердечный приступ. Гвен представления не имеет, возможно ли такое в ее возрасте, но к концу танца убеждена: лучше постоять да отдышаться.
— Мне надо выйти, — говорит она, и кто знает, о чем думает Хэнк, следуя за ней и наблюдая, как она набирает полные легкие свежего воздуха.
У обоих — куртки в зале, но им не до холода, не до темного ветра, дующего с Глухой топи. С последними ее двумя парнями секс был на первом же свидании (если можно назвать свиданием оттрахать без лишних слов своего парня на заднем сиденье авто его папаши), Гвен всегда была порядком невменяемой, все ей было нипочем. А теперь?
Руины, катастрофа: руки в поту, сердце так и скачет из груди, она почти готова уйти, не дожидаясь матери и машины, одной брести домой — и тут он ее целует. Долго-долго. И хотя сердце все так же безумно бьется, ей больше не мерещится сердечный приступ. Гвен заметила, как Хэнк смотрел ей вслед, когда она вела Таро на пастбища, и весь путь гадала: он действительно увлечен ею или просто идиот? Теперь ответ известен, и глубина наслаждения ее несказанно поражает.
— Хочешь, вернемся в зал? — спрашивает Хэнк.
На землю надает полоска света, громче слышна музыка. В дверях — Лори и Крис, зовут Гвен обратно. Она отрицательно мотает головой. Ей не хочется возвращаться. Она подождет на пустых рядах школьного стадиона, пока Хэнк сходит за их куртками.
— Я скажу им, что тебе нездоровится, — говорит он.
— Ну ты и придумал. Думаешь, поверят?
На Лисий холм они возвращаются вместе. Путь длинный, по-прежнему холодно, но им хорошо. Обоим не терпится оказаться на темной, пустынной дороге, подальше от города, улицы которого полны людей в честь празднования Дня Основателя. Их несет мимо окон ресторана «У Димитрия» — где сейчас ужинают Марч и Сюзанна, — словно павшую листву на ветру. И, даже бросив в этот миг взгляд на улицу, Марч их не видит.
— Мы что, и впрямь все это назаказывали? — поражается она при виде все новых блюд.
Официантка Регина уже принесла лазанью и запеченных в раковинах мидий с овощным соусом, а теперь еще ставит посреди стола пиццу с крабами и грибами.
— Ага, мы просто свинюшки.
И Сьюзи спешит заказать вторую бутылку вина.
Все трое ходил и в одну школу, и Регина узнала Марч, едва та переступила порог. А Марч?
— Убей, никого не помню, — шепчет она, когда Регина ушла за вином.
— Еще бы, дорогая: у тебя по сей день лишь одна особа на уме. И она — точнее, он — занимает чересчур много места.
При этих словах Марч живо припоминает, отчего терпеть не могла Сьюзи в их бытность детьми.
— Ты постоянно меня критикуешь, судишь. Это что, фамильная черта?
— Вовсе не сужу. Ну ладно, ладно: раньше судила — теперь все, завязала. Я только хочу сказать, что Холлис действовал на тебя как гипноз, — Сьюзи старательно посыпает пиццу пармезаном, — и потому, наверное, ты не замечала, что мой отец постоянно ходит к вам в дом.
Уже несколько дней они избегают говорить об этом — и по телефону, и при встречах. Определенно, эта тема не доставляет удовольствия ни одной из них.
— Он вечно ходил к вам на Лисий холм. Говорил, по делу. — Сьюзи издает вздох. — Кстати, а с чего ты взяла, что я тебя ненавижу?
— Да у меня и в мыслях такого не было. Напротив, это я ненавижу тебя.
И Марч, словно девочка, показывает язык. Сьюзи смеется, но потом грустнеет и отпихивает от себя тарелку.
— Ты знала о них? — осторожно спрашивает Марч.
— Твой отец умер, а папа все продолжал ходить к вам, каждый вечер, неделями подряд. И тогда я все поняла. Может, он всегда любил ее? Может, он и были любовниками уже много лет? Как-то, помню, он в который раз от вас вернулся. Было около десяти, я должна была уже лежать в постели, но вместо этого выглядывала из окна. Мама внизу слушала радио, она давно привыкла к его поздним приходам. Папа погасил фары, вышел из машины и подошел к розам, особенно красивым в том году. Окунул голову в куст и глубоко вздохнул. И я все поняла. Вид у него был — не ошибешься. Как у того, кто влюблен в женщину, с которой не может быть вместе. В ту ночь я плакала, пока не заснула. Я все поняла.
