Елена Гайворонская - Круговой перекресток
Марат ушел, вишня осталась, весь вечер мы с мамой плевали косточки на клочок газетки.
– Мне кажется, ты ему понравилась, – улыбнулась мама.
– А мне кажется, мир сошел с ума, – буркнула я, погружаясь в сложные сюжетные перипетии.
Так необычно и странно началось лето. Вначале я робела и ежилась под откровенными взглядами курортных ловеласов, помимо воли опускала ресницы, словно это могло сделать меня незаметной. Так малыши прячут лица в ладошки в полной уверенности, что это делает их невидимками. Вскоре поняла, что лучшая защита – нападение, и стала учиться держать удар – смотреть в ответ пристально, улыбаться дерзко, в тридцать два зуба, парировать колкостями пошлые шутки. А к концу второй курортной недели приобрела стойкий иммунитет к жарким взглядам пляжных мачо. Это была новая, захватывающая, взрослая игра. Мама пыталась реагировать на происходящее, рассказывала истории про рано повзрослевших, но не успевших поумнеть девочек и про последовавшие за этим проблемы. Я внимательно слушала и обещала не быть дурой.
Иногда в саду сталкивалась с Маратом. Он больше не пытался меня обидеть, напротив, был предельно корректен и как-то заискивающе мил. Угощал сочными персиками, терпким виноградом, смотрел так, что мне начинало казаться, будто я хожу голышом, и я торопилась улизнуть. Однажды придержал меня за руку и спросил, почему я все время от него убегаю.
– Неправда, – пробормотала я с колотящимся сердцем, избегая его взгляда.
– Мы же помирились. Да? – Он все еще придерживал мои пальцы. Его ладонь не была потной, как некогда Кузина, но все-таки была слишком горячей для дружеского рукопожатия.
Я отдернула руку, словно обожглась о раскаленную сковородку.
– Может, сходим в кино? – все еще преграждал мне дорогу Марат.
– Я не люблю кино, – решительно отказалась я, припомнив ужасы последнего похода в «Шестеренку».
– А танцы? – не отставал Марат. – Как насчет диско?
– Не хочу. – Меня начинало злить его упорство. Говорят, мужчина должен проявлять настойчивость, но все хорошо в меру. – Мне надо идти. Мама ждет.
Вечером, лежа в кровати с закрытыми глазами, я размышляла о Марате. Горячие взгляды, вкрадчивые речи приятно волновали, но настойчивые прикосновения разрушали очарование момента. Я еще не доросла до романов.
Папа встретил нас на вокзале, звучно расцеловал, подхватил чемодан и размашистой походкой зашагал к метро. Мы за ним едва поспевали.
– Не беги, – просила мама.
– Я вовсе не бегу, – удивлялся папа, чуть сбавляя темп. – Как отдохнули?
– Замечательно, – отозвалась я. – А ты?
– А я вообще не отдыхал! – радостно отозвался папа. – Я трудился на благо родного жилища! Сейчас оцените!
Он снова прибавил скорости: не терпелось продемонстрировать плоды своего творчества.
В подъезде стоял запах масляной краски. Первый сюрприз ожидал на подходе. Вместо старенькой, обитой темным дерматином двери нас встретил грохочущий железный монстр, выкрашенный в ядовито-кирпичный цвет. Массивные, прикрепленные толстыми шурупами цифры желтого металла, обозначавшие номер квартиры, не оставляли сомнения в том, что сейфовое чудо принадлежит нам.
– Что это? – дрожащим голосом спросила у меня мама.
– Кажется, это наша новая дверь, – догадалась я.
– Нравится? – воскликнул папа, надавив на звонок. – На работе ставили новую дверь на несгораемый шкаф, а эту хотели выбросить, представляете? Я сказал: с ума сошли, такую вещь уничтожать! Мне ее отдали. Повезло, а?
Он обернулся к нам, широко улыбаясь.
– А где старая? – поинтересовалась я.
– Как где? – удивился папа. – Вот она, внутри. Пусть будет две. А то вдруг воры залезут?
– Залезут – наплачутся, – уныло отозвалась мама. – Что у нас брать-то?
– Как что? – оскорбился папа. – В век дефицита, Танечка, каждая тряпка на вес золота. Вот утащат мои новые ботинки, к примеру, набегаешься, чтобы другие купить.
– Ну, разве что ботинки, – усмехнулась мама.
Дверь отворилась, громыхнув на весь подъезд. Бабушка Дуся и дед Георгий поочередно заключали нас в объятия, приговаривая, как я поправилась и загорела. Особой прибавки в весе я не ощущала, но не спорила.
А папа тем временем продолжал демонстрировать воплощение полета его дизайнерской мысли. После сейфовой двери я приготовилась к худшему, но все остальное оказалось не таким страшным. В коридоре дешевые бумажные обои с рисунком в виде каменной кладки. В санузле знакомая голубая сантехника, простенькая белая плитка, пленка-самоклейка с корабликами. В кухне выстраданный черными списками и многочасовой очередью польский гарнитур, в котором на смену допотопной чугунине пришла легкая мойка из нержавейки. Жуткая зелень гостиной нейтрализовалась стенкой из светлого ДСП, напоминавшей офисные шкафы. Я рванула в свою комнату и облегченно вздохнула. Выбранные мною розовые обои делали крошечную комнатенку теплее. Старые беленые двери папа оклеил пленкой под дуб и примастачил широкие стальные ручки, вроде тех, которые ставят в учреждениях. Облупившиеся оконные рамы побелил, не особо заморачиваясь на зачистку старой краски, и та упрямо напоминала о себе пегими пятнами. Мебель осталась прежняя – скрипучая кровать, книжные полки, массивный, в полкомнаты, письменный стол, добытый в комиссионке, – в эпоху тотального дефицита не до стиля. Старые выцветшие шторы не добавляли шику, но с этим было проще – мама научила управляться со швейной машинкой. Не суперски, но смастерить из куска ткани занавески мастерства хватит.
Папа сиял как медный таз.
– Ну что, вкус имею? – гордо спрашивал он.
– Несомненно, – уверяли мы с мамой, стараясь не застонать от ужаса.
– Как отдохнула у тети Тамары? – спросила мама бабушку.
Та махнула рукой и шепотом, чтобы не услышал дед, поведала дачную историю.
Оказалось, Тамара мучилась головной болью и со страдальческим лицом лежала в гамаке, а бабушка по ее просьбе полола грядки, консервировала соленья в трехлитровые банки, обирала кусты смородины и варила варенье. Затем приехала Тамарина подруга с внуком, всем стало тесно, и бабушку отправили восвояси, презентовав в качестве компенсации банку соленых огурцов.
– Я деду ничего говорить не стала, чтобы не расстраивать, а то начнет Петру звонить, поругаются… – развела руками бабушка. – Сказала, что аллергия у меня началась на травы, вот и уехала.
– Замечательно, – зло усмехнулась мама, – тесно им стало. А когда всей оравой к нам в клетуху заваливали да Кларка маленькая орала всю ночь как резаная, а я перед школой на молочную кухню за смесью бегала, просторно было?
– Ладно тебе, Таня, – просительно проговорила бабушка, – какие-никакие, а родственники… Свой своему поневоле друг…
