Элизабет Эштон - Розовая мечта
— Может слишком хорошо? — предположил он. — Но я не давал вам поводов бояться меня. Вы словно полураспустившийся цветок, Чармиэн, жаждущий солнца, которое должно вот-вот заставить вас раскрыться. Признаю, что я вас чуть-чуть помучил своими нападками, но у меня не было намерения обрывать ваши лепестки — я всего лишь позавидовал тому счастливцу, который когда-нибудь вами завладеет.
Отвернувшись, он вытянулся во всю длину и прикрыл глаза. Крайне разочарованная, Чармиэн боролась с абсурдным желанием заплакать, каждый нерв в ее теле был натянут от нереализованного эмоционального напряжения. Теперь совершенно понятно, что он не считает ее достаточно зрелой для серьезной любви. Это было очень обидно. Это вовсе не так, думала она. И все же девушка была уверена, что он не совсем уж к ней равнодушен. Между ними было сильное притяжение, при всей своей неопытности она это чувствовала. Справившись с волнением, она сказала грустно:
— Не знаю, что вы там подумали про Париж, — до сих пор не было ничего, кроме тяжелой работы.
— А что вы будете делать, если поймете, что это не ваше признание? — спросил он, по-прежнему не открывая глаз.
— Почему вы так говорите? Из-за того, что случилось сегодня? — тревожно вскинулась она.
— Ну, это… все пустяки, — ответил он сонно, — с этим вы справитесь, просто вы… слишком женщина, чтобы вести павлинью жизнь.
— А вы слишком грек, — парировала она, — вам надо, чтобы женщина сидела дома.
Он не отвечал и, казалось, уснул, лежа совсем тихо, а она, томясь, смотрела на его длинную фигуру. Ей представился случай незаметно понаблюдать за ним, и она изучала его сверху донизу; лучи солнца освещали его правильные, классические черты и стройную фигуру — в своей неподвижности он напомнил ей мертвого рыцаря, оставленного на поле боя. Она даже поежилась от таких мыслей.
Ей сейчас так хотелось отдаться своему порыву, прильнуть к его губам — не с тем дружеским, холодным прикосновением, а с долгим, страстным поцелуем. Стиснув руки, чтобы удержаться от безответственного поступка, она припомнила, что обещала Леону быть благоразумной.
— Вставайте! — беспомощно вскрикнула она, опасаясь повторения неконтролируемых желаний. — Вы сгорите на солнце.
У него ведь не было очков, а припекало сильно. Он открыл глаза и улыбнулся ей так нежно, что весь преобразился, — она даже не представляла, что он может так улыбаться.
— Для меня солнце не опасно, — заметил он, поднимаясь. — Извините мои дурные манеры, я просто устал. Руководить только-только открывающимся отелем — задачка не из легких. Я ходил в деревню с целью попробовать найти новых молодых работников — у нас в них нужда; однако убедить родителей, что «Аполло» — не логово порока, я не смог. Скорее они предпочтут, чтобы сыновья стали контрабандистами.
— Контрабандистами?
— Средиземноморье всегда было рассадником контрабанды. Разумеется, я этого не одобряю и потому среди них непопулярен. Однако нам пора. — И он вскочил на ноги.
Чармиэн переполняли новые впечатления — она всегда думала, что контрабандисты — народ опасный, а он ходил к ним один и без оружия.
— Будьте осторожны! — попросила она, когда он протянул ей руку, чтобы помочь подняться.
— Вы думаете, со мной может что-то случиться? — с любопытством спросил он.
— Конечно, — отвечала она простодушно. Потом рассмеялась беззаботно: — Если с вами что-нибудь случится, кто мне поможет справиться с моими трудностями?
— Ага, всегда за нашей заботой о других кроются корыстные мотивы, — заметил он насмешливо, но глаза его смотрели добродушно.
— Естественно, — спрыгнула она на дорожку.
— Осторожнее, предостерег он, — можете поскользнуться и сломать лодыжку.
— Теперь вы беспокоитесь за меня или за ваш показ мод?
— Естественно, за мой показ, — пошутил он, — вам бы лучше опереться на меня.
— Одна забралась, одна и выберусь. — Однако дорожка была скользкая и крутая и она чуть не упала, а он едва успел ее поймать. Они стояли на склоне холма в косых лучах солнца, и на мгновение их губы соприкоснулись. Чармиэн совершенно обмякла в его руках, в этот день она больше не могла сопротивляться чувствам. Она не имела понятия, как долго он обнимал ее: время остановилось; затем она почувствовала, что его объятия ослабели.
— Так вы все же не так уж равнодушны ко мне, — заговорил он слегка охрипшим голосом, — но, милая, что скажут мои близкие, если увидят меня целующимся с себастьеновской манекенщицей?
Она огляделась с тревогой:
— Никого же нет вокруг, козы и те ушли.
— На крыше отеля есть телескоп, заметил он сухо, — поставлен для развлечения гостей, и мне бы не хотелось служить для них еще одним бесплатным удовольствием.
— Мне тоже, — заторопилась она вырваться из его рук и устремилась вниз. Потом до нее дошло, что хоть он и не против более близких отношений с ней, но против того, чтобы об этих отношениях стало известно. Мысль эта ранила ее. Но чего еще могла она ожидать в своем положении?
— Плохо, если миссис Петерсен смотрела в эту сторону, — бросила она ему из желания уколоть, — вам будет трудно объясняться с ней.
Девушка опять шла, не глядя на дорогу, и вновь поскользнулась, а он ее вновь подхватил.
— Вы таки свернете себе шею, — с ухмылкой заметил он, — а что касается Хельги, может, вы ревнуете?
— Вы себе льстите, — съехидничала она.
Он выпустил ее руку.
— Будет лучше, если я пойду первым. А вы следуйте за мной — произнес он холодным тоном.
Больше он не говорил с ней, а она шла покорно, сожалея, что упомянула вдову. Алексу всегда не нравилось, если о ней вспоминали, и теперь он, кажется, рассердился. Заходящее солнце удлиняло тени скал, они казались опаснее. И человек, шедший впереди, казался другим, ей пришло в голову, что они движутся в традиционной греческой манере: мужчина надменно шествует впереди, женщина семенит следом за ним. В этом — покровительственность со стороны мужчины. Он защитник. Алекс шел впереди, указывая путь; она вдруг поняла, что с радостью шла бы за ним до скончания века.
Дойдя до патио, он бросил ей короткое «пока» и направился к порту, а девушка проскользнула в ту же боковую дверь, через которую вышла.
Ей надо было принять душ, перекусить и подготовиться к вечернему выходу. Ужаса она уже не чувствовала; все ее существо было переполнено другими эмоциями. Чармиэн больше не могла закрывать глаза на правду: безнадежно и безответно она любит Александроса Димитриу.
В тот вечер Чармиэн сияла: кожа ее светилась, глаза горели как звезды, на губах играла обольстительная усмешка, и она не ходила, а скользила по подиуму. Собственно, это была совсем другая женщина. И мир она видела по-другому. Она ощущала себя так, как будто проснулась к новой жизни после долгого сна.
![Денис Попов - Новые гладиаторы[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
