Линн Пембертон - Затмение
– Мисс Рид, – проговорила она с чарующей улыбкой. – Я избавлю вас от необходимости исключать мою дочь, ведь именно это вы и собираетесь сделать раньше или позже. Обещаю вам, Люсинда не вернется в школу в следующем семестре.
Директриса ответила довольно высокомерно:
– Полагаю, вы приняли верное решение, леди Фрейзер-Уэст.
– Отлично. Вот это вы и скажете на учебном совете, когда выяснится, что муж перестанет финансировать ваш новый спортивный центр. Мне кажется, все будут разочарованы. – Сирена рассмеялась, наконец-то довольная собой. – Я, пожалуй, пойду. Благодарю вас.
Выйдя из кабинета, Сирена прошла по пустынному коридору к классу, где ее дожидалась Люсинда. Дочь в одиночестве сидела на неудобном деревянном стуле, листая зачитанный номер «Леди»; при виде матери глаза ее испуганно расширились. Так же, как и мать, Люсинда, волнуясь, покусывала нижнюю губу.
– Прости меня, мамочка. Просто не понимаю, как мне удается все делать не так, как надо.
Сирена понимала, что ей следует рассердиться, но ее пронзила жалость к дочери. Нелегко приходится тринадцатилетней девочке, которую постоянно учат жить взрослые, многие из которых не сумели устроить и свою жизнь.
– Я понимаю, почему ты так вела себя, Люсинда. – Про себя Сирена добавила: «Потому что ты моя дочь».
– Правда? – Люсинда растерялась. Меньше всего она ожидала увидеть на лице матери сочувствующую улыбку и услышать ее спокойный голос. – Значит, меня не исключили? – Голос дочери дрогнул.
– Нет, но я предупредила мисс Рид, что ты сюда больше не вернешься. Эта школа недостаточно хороша для тебя.
Люсинда не могла поверить своим ушам. Она вся засияла от радости.
– Ты так и сказала этой старухе Рид?
Сирена кивнула.
– Мы подыщем тебе другую школу. Ту, где тебе понравится.
– Мамочка, а можно я буду ходить в Лондоне в дневную школу? Моя подружка Шарлотта учится в «Сент-Поле» и очень хвалит ее.
В голосе девочки звучала надежда.
– Дорогая, для «Сент-Поля» у тебя недостает академической подготовки. Впрочем, мы обо всем поговорим дома с папой.
Люсинда не могла сдержать радости. Вдвоем они забрали вещи из классной комнаты и спальни, бегали вверх-вниз по лестнице, перетаскивая коробки и сумки, и собрались меньше чем за полчаса. Многие ученицы уже разъехались по домам, и школа почти опустела.
Когда шофер вывел «бентли» из ворот школы, Люсинда издала радостный вопль. Пребывание в «Рэдфорд-Хауз» уходило в историю, и это совсем не огорчало ее.
– Что ты сделала, Сирена?
– Третий раз говорю тебе, Николас. Я забрала Люсинду из школы. Зачем держать ребенка в школе, где она страдает?
– Но «Рэдфорд» – отличная школа! Моя кузина училась там и была довольна.
– Таких, как твоя кузина, на свете единицы. В ней нет ни искорки жизни. Даже ее собственная мать признает это. А Люсинда – живая девочка, и в ней есть творческая жилка. Мне кажется, ее нужно определить в школу, где преимущественно изучают искусство.
– И какая от этого польза? Если Люсинда хочет поступить в университет, ей нужно получить первоклассное образование.
– А кто сказал, что она хочет в университет? – в раздражении выпалила Сирена.
Она чувствовала, что выпускает ситуацию из рук, и одновременно понимала, что, если давить на Николаса, ничего хорошего из этого не получится. Осознав это, Сирена взяла себя в руки.
– О'кей, Николас, о'кей, я понимаю тебя. – Она подняла руки, как бы сдаваясь, и пошла к антикварному столику для напитков, чтобы налить себе джина с тоником, не поинтересовавшись у Николаса, хочет ли он выпить тоже.
Николас стоял к ней спиной, глядя из высоких окон на Пелхэм-Кресент, из-под элегантной рубашки из тонкого полотна выступали ключицы. За годы супружества тело Николаса оставалось все таким же моложавым, он лишь слегка пополнел в талии, хотя и не терпел занятий спортом. Сирена частенько повторяла, как ему повезло с наследственностью, ведь ей самой приходилось постоянно посещать группу аэробики, чтобы не набирать лишний вес.
– Я хочу ей только добра, Сирена.
В его голосе уже слышались извиняющиеся нотки. Это придало Сирене уверенности, и, сделав глоток джина, она прикинула, как ей вести разговор дальше, исходя из того, что Николас все сделает для Люсинды.
Надо, чтобы муж почувствовал себя виноватым. Сирена сладко улыбнулась и заговорила вкрадчивым голосом:
– Знаю, дорогой, ты обожаешь Люсинду. И если действительно хочешь ей добра, то не посылай в частную школу. Она может возненавидеть тебя за это.
Николас склонил голову, открыв небольшую плешь на макушке, и некоторое время созерцал бежевый ковер.
– Она вряд ли понимает в ее возрасте, что лучше, а что хуже.
– Поверь, понимает, папочка.
У Люсинды был не по годам взрослый голос, точнее, интонации. Для своего возраста дочь была рослой девочкой, она рано созрела, и Николас смущенно отводил глаза, видя, как твердые маленькие грудки проступают под школьной блузкой.
– Я спускалась по лестнице и услышала свое имя. Ты сердишься на меня, папочка?
Мгновенно строгое выражение исчезло с лица Николаса, сменившись особой улыбкой, которую он приберегал исключительно для дочери.
– Конечно, нет, радость моя. Просто ты еще очень молода и не всегда понимаешь, что сулит тебе будущее.
Откинув назад свои длинные волосы – того же цвета и фактуры, что и у Сирены, – Люсинда поступила совершенно неожиданным образом. Она отбежала от Николаса и с непосредственностью подростка схватила руку матери.
– Мамочка понимает. Я знаю, она понимает. Она тоже ненавидела в детстве частную школу. Даже пыталась дважды сбежать оттуда.
Сирена сжала руку дочери, чувствуя, что в их отношениях что-то изменилось. Впервые Люсинда обратилась к ней за поддержкой, и она не хотела подводить ее.
Мать и дочь с пониманием смотрели друг другу в глаза. Сирена заговорила решительным голосом.
– Думаю, если удастся, Люсинду стоит устроить в Лондонскую школу драматических искусств.
Николас с негодованием посмотрел на жену, потом перевел взгляд на дочь. Их лица были полны решимости.
– Только через мой труп, – зарычал он, возмущенный предательством Люсинды. И прибавил столь же категорично, хотя и более спокойным тоном: – И прошу не забывать, кто оплачивает все расходы.
Через шесть недель Люсинда уехала в «Гастингс», школу, где учились творчески одаренные юноши и девушки. Так был достигнут компромисс.
Николас поначалу возражал и против «Гастингса», сдался он только после того, как эту идею неожиданно поддержала его мать.
Утром того дня, когда надо было уезжать в школу, Люсинда проснулась очень рано под шум дождя, барабанящего по оконному стеклу ее спальни. Люсинда лежала, вслушиваясь в мерные звуки, стараясь не думать о «Гастингсе» и о том, с чем она там встретится; еще раньше девочка решила, что сбежит оттуда при первой же возможности.
