Бенедиту Барбоза - Роковое наследство
— А если бы той девушкой, выжившей в автокатастрофе, оказалась наша Луана? Как бы вы поступили?
— Я бы выбросил ее в реку! — рассмеялся Бруну.
— Господь с вами! — испуганно воскликнула Донана.
А Бруну, заметив наконец, как переменилась в лице Луана, обнял ее.
— Ну что ты, право… Я же не тебя имел в виду. Ты же не Бердинацци!
Она промолчала, но после ужина растеряно сказала Донане:
— Наверное, я таки не Бердинацци, если Жеремиас уже нашел свою племянницу.
— Но как же быть с твоими воспоминаниями? — тоже пребывая в растерянности, спросила Донана.
— Не знаю, — ответила Луана. — Я боюсь сойти с ума от всего этого.
Бруну все-таки съездил в Минас-Жерайс, где представился как Джакомо Бердинацци.
У Жеремиаса сердце оборвалось, когда Жудити доложила ему о госте: неужели брат каким-то чудом выжил?! Рафаэла же приросла к стулу, понимая, что теперь ее разоблачение неизбежно.
Однако Бруну тотчас же развеял их страх и смятение:
— Я назвал себя именем вашего брата лишь затем, чтобы вы меня приняли. На самом же деле меня зовут Бруну Бердинацци Медзенга. Я — ваш племянник.
— С Медзенгой мне говорить не о чем, — сразу же пришел в себя Жеремиас. — Убирайся вон из моего дома!
— Не беспокойтесь, я не собираюсь гостить у дядюшки, который обокрал не только мою мать, но и свою. Однако намерен потребовать от вас то, что по праву принадлежит мне и моим детям, — заявил Бруну.
Жеремиас язвительно усмехнулся:
— И как вы думаете, что же здесь принадлежит вашим детям?
— Полагаю, не меньше трети всего вашего капитала, — спокойно произнес Бруну.
— Меня не удивляет что в роду Медзенга появился сумасшедший. Именно этим вы и должны были кончить, — сказал Жеремиас.
— Поберегите свое остроумие для судей, — посоветовал ему Бруну. — Я ведь не стану действовать исподтишка, поскольку неспособен на такую подлость, как вы. Я приехал предупредить вас, Жеремиас Бердинацци: ждите моих адвокатов!
С этими словами он вышел.
А Жеремиас, выругавшись ему вслед, сказал Рафаэле:
— Ничего он не сможет у меня отсудить! Даже если раскопает ту злосчастную доверенность на продажу фазенды, то не докажет, что подписи там фальшивые. Потому что ни Джованны, ни моей матери, увы, уже нет в живых…
— Теперь я понимаю, дядя, почему вы так ненавидите весь род Медзенга, — подобострастно сказала Рафаэла.
— Да, эта ненависть умрет вместе со мной! — клятвенно произнес Жеремиас. — Но Медзенга не получат ничего и после моей смерти. Я все завещаю тебе! Только вместе с моим состоянием ты должна унаследовать и ненависть к роду Медзенга, запомни это.
И он без промедления отправился к нотариусу, где оформил завещание в пользу Мариеты Бердинацци.
— Теперь никакой Медзенга не может посягнуть на мою собственность, потому что ты — единственная наследница, — удовлетворенно сообщил он племяннице. — Правда, в тексте завещания я оговорил кое-какие условия, которые ты должна выполнить, иначе потеряешь все.
— Что это за условия? — нетерпеливо спросила Рафаэла, но Жеремиас предпочел об этом умолчать.
— Когда я умру, ты обо всем узнаешь.
— Живите сто лет, дядя! — улыбнулась она вполне искренне, потому что радость так и распирала ее, даже не смотря на какие-то оговорки в завещании.
Встреча с Жеремиасом Бердинацци окончательно вернула Бруну прежний, бойцовский, дух, утраченный им после скандала со свадьбой.
— Все, едим в город! — сообщил он Луане, вернувшись из Минас-Жерайс. — Хватит отсиживаться здесь, вдали от любопытствующих глаз. Мне надо потолковать со своими адвокатами, да и Маркуса необходимо отчитать, как он того заслуживает. Лия сказала мне по телефону, что этот горе-жених уже вышел из подполья и теперь живет дома.
Объяснения отца и сына вышло тяжелым, как того и следовало ожидать. Маркус, упреждая все возможные упреки, извинился перед отцом, но это не помогло унять ярости, в которой прибывал Бруну.
— Такого позора мне не доводилось испытывать за всю свою жизнь! — кричал он. — Скажи, ты нарочно хотел выставить меня на посмешище перед гостями, репортерами и вообще перед всей страной?
— Ничего я не хотел, — с досадой ответил Маркус. — А что же до позора, то позволь тебе не поверить. Ты ведь сам привел свидетелей к маме в номер, чтобы застукать ее с любовником. По-твоему это меньший позор?
— Да, меньший! — принял вызов Бруну. — Во-первых, поступая так, я защищал себя и вас, моих детей, у которых этот проходимец намеревался отобрать собственность. А во-вторых, у меня достало ума позаботится о том, чтобы этот инцидент не стал достоянием общественности и остался только между мной и Лейей. Улавливаешь разницу? Я постарался всячески избежать скандала, а ты, наоборот, раздул его до невероятных размеров. И ладно бы пострадал только я, но ты впутал сюда и своего друга сенатора! Как я после всего этого буду смотреть ему в глаза?
— Он сам не без греха, — заметил Маркус. — Ему надо было заниматься не политикой, а воспитанием собственной дочери.
— Насколько я понимаю, это камень и в мой огород, — мрачно молвил Бруну. — Да, в чем-то ты прав: и Роберту, и я где-то допустили серьезные ошибки в воспитании своих детей. Вот только где?
— Я охотно тебе подскажу! — пришел ему на помощь Маркус. — Ты, отец ошибся, когда женился на маме. И я совершил бы такую же ошибку, если бы женился на дочери твоего друга.
— Но Лилиана ведь беременна!
— Она сама виновата, — парировал Маркус. — Я же могу только признать ребенка.
— Ты просто обязан это сделать! — строго произнес Бруну, вызвав новую волну протеста в душе сына.
— А может, я и полюбить ее обязан? — с саркастической усмешкой спросил Маркус. — Или можно обойтись без любви и без свадьбы, а просто поселить Лилиану здесь. Пусть она живет себе и рожает на здоровье. Возможно, это был бы выход. Если ты привел в дом девицу с тростниковых плантаций, то мне, наверно, сам Бог велит привести сюда дочь сенатора.
— Ты женишься на Лилиане официально, только на сей раз мы обойдемся без гостей, — твердо произнес Бруну, оставив без ответа издевку сына.
Маркус, однако, тоже проявил характер:
— Нет, папа, женится на Лилиане меня не заставит никто.
Бруну понял, что переломить сына ему не удастся, и мысленно стал искать какой-то другой, компромиссный вариант.
Однако сосредоточится на этих мыслях ему помешало пение Светлячка и Кулика, доносившееся из гостиной. Не желая сдерживать раздражения, Бруну решил разогнать веселую компанию.
