Лесли Шнур - Он, она и ...собака
В везение Нина не верила (а когда верила, ей все равно не везло), но была суеверна. Однажды, когда она гуляла с собаками в парке, с дерева прямо ей под ноги упала мертвая белка. И если это не знак, то что же тогда? В тот день и на той неделе ничего дурного не произошло, но вполне могло бы. Она всегда ходила по Западной Парковой до, скажем, Западной Восемьдесят восьмой, но что случилось бы, реши она пройтись по Коламбус и затем повернуть налево, на Восемьдесят восьмую? В представлении Нины в этот день автомобиль, за рулем которого сидел бы сморщенный девяностодвухлетний старикан, едва различавший руль и ветровое стекло и нажимавший педаль газа вместо тормоза, вылетел бы на тротуар и врезался прямо в угол Коламбус и Восемьдесят восьмой, точно в тот момент, когда там появились бы Нина с Сэмом. Сэм погиб бы на месте, а Нина лишь спустя некоторое время, две недели провалявшись в коме.
Нина испытывала навязчивое чувство, что если она изменяет что-либо в привычном распорядке, или, сказать откровенно, вообще предпринимает что-либо, то определенно повышает вероятность возможной опасности. Привязать собаку к столбу означает спровоцировать ее кражу. Пойти направо вместо обычного налево — и на голову упадет кирпич. Или еще что-нибудь. Она представила статью в газете: «Нина Шепард всегда сворачивала налево, но сегодня решила пойти направо. И упавшая с небес комета рухнула ей на голову, убив на месте».
Не то чтобы Нинина чашка вечно была наполовину пуста. Просто человек может утонуть на глубине в один дюйм. В общем, каждое решение Нина принимала с мыслью, что оно может оказаться последним.
И каждый день жила, словно бросаясь с обрыва. А сегодня ей нужно было купить сигары «Губере». А потом пройти мимо Пита с привычной байкой «Веду Сида домой после утренней прогулки» (легко), подняться к Дэниелу (легко) и убедить Пита прикрыть ее (трудно). Но ее уже несло. Одержимая женщина!
Итак, оставив Сида на привязи, Нина вошла в подвальчик. Он вовсе не был привычной лавкой, но чем-то вроде магазина с выраженным арабским акцентом.
На высоко висевшем телеэкране транслировали канал «Аль-Джазира», а палестинцы, расставлявшие по полкам кока-колу и польскую минералку, обсуждали футбольный матч на родном языке.
Но появление Нины тут же привлекло их внимание.
— Привет, — с характерным произношением поздоровался кассир. — Давайте угадаю: коробка «Губере»?
Нина улыбнулась:
— Откуда вы знаете?
— Это, как у вас говорят, не Боги горшки обжигают? Вы заходили сюда раз десять — двенадцать. И каждый раз покупали «Губере».
— И бутылку воды, — добавил парень, расставлявший товар.
— Да, и это тоже.
Нина положила на прилавок бутылку воды и коробку «Губере».
— С вас два двадцать пять.
Нина сунула руку в маленький карманчик рюкзака. Положила деньги в раскрытую ладонь продавца, затолкала бутылку в рюкзак, сохраняя любезное выражение лица.
— Благодарю.
— Будьте осторожны сегодня! — Взгляд парня словно пронзил Нину насквозь.
Нине показалось, что он о чем-то предупреждал ее. Что, эта лавчонка, заваленная печеньем, консервами и конфетами, действительно форпост «Аль-Каиды» или еще черт знает чего? Наверняка она этого знать не могла, но, разумеется, предположила наихудшее. Возможно, кто-нибудь и посчитал бы улыбку кассира просто дружеской. Ага, тогда она — английская королева. Нине казалось, что ему известно о ее неблаговидных планах. Поспешно спрятав сдачу, она улыбнулась — любезно, как только смогла, — и поспешила прочь.
Прежде чем отправить отчет боссу, Билли бросил еще один, последний, взгляд на экран компьютера, сохранил файл и закрыл лэптоп. Он сидел за столом в одних трусах, думал о миссис Чэндлер, а по спине его стекали капли с влажных после душа волос. Откуда, черт побери, она берет такое количество наличных? Может, она и вправду наркодилер, как подозревали многие в их конторе? Ага, тогда он — принц Уэльский.
И на аферистку она не походила: мимо, мимо и мимо. Она не имела отношения к кражам ценностей и никаких связей с мафиози, разве что раз в год обедала с Томми Роццано во Франкфурте. Откуда же они у нее? И где она их хранит? Некоторое количество, довольно значительное, в банке, согласно официальной декларации. Но должно быть гораздо больше, ибо он давным-давно усвоил, что не бывает дыма без огня. Заокеанских счетов тоже не нашлось, если у нее не было иных вымышленных имен, кроме тех, о которых известно. Ну что, они под матрасом? Эта мысль вызвала у Билли громкий смех. За годы работы в Налоговом управлении он навидался столько уловок, хитростей, экстравагантного вранья, что ничему не удивился бы, за исключением, пожалуй, именно этого. Деньги под матрасом. Клише, простое и блестящее.
Он встал, оделся. Где, черт возьми, Сид, который вечно околачивается в спальне?
— Сид? Сид! — позвал он. Никакого ответа. Он на цыпочках вышел в холл и заметил, что собачий поводок исчез. Должно быть, пока он был в душе, за Сидом приходила Нина. Билли бросил взгляд на кухонные часы. Только девять. Наверное, она пришла раньше и слышала, что он, как придурок, поет в ванной. При этой мысли он смущенно покраснел.
Он при ней упал, а теперь еще горланил песни! Но она тоже упала у него на глазах. Было бы интересно теперь взглянуть на нее в ванной. Он разрешил себе немного помечтать, представляя ее обнаженной, расслабленно лежащей в теплой воде, волосы покачиваются на поверхности, но воображение стремительно вернулось к действительности, словно мячик йо-йо, привязанный к пальцу. Он никогда без разрешения не принимал ванну в чужом доме. Она ведет себя странно и смешно. Может, поэтому он так предсказуем, а она такая необыкновенная, раскрепощенная и свободная?
Билли с отвращением глянул на себя в зеркале прихожей. Мог бы сделать прическу поприличнее. А костюм? Определенно нужен новый. Вообще-то он устал от консервативной одежды, которая была частью внутренней культуры Налогового управления. Одно из правил — обязательный деловой костюм. Почему бы не идти в ногу со временем и не позволить агентам одеваться как нормальным людям? Может, тогда их меньше ненавидели бы, Не то чтобы одежда могла сделать работу более привлекательной, учитывая постоянные угрозы со стороны нечистых на руку личностей, но зато они в конторе выглядели бы более человечно. Он отметил про себя, потерев правым указательным пальцем левую ладонь: обязательно поговорить об этом с боссом. Впрочем, это пустяки по сравнению с тем, что его действительно волновало. Растущая амбивалентность по отношению к собственной работе из-за постоянного подчинения правилам и суровых взысканий за малейшее их нарушение; нарастающее недоверие к коллегам, которые, казалось, занимались этим лишь ради получения своей доли; чудовищное разочарование в государственной службе и ее способности удовлетворять потребности граждан.
