Татьяна Веденская - Вся правда
– Да легко. Я туда еду. Хочешь со мной? Скажем, что ты можешь бек-вокалом пойти.
– Еще бы. – Подтвердила я. За месяц пения в переходе я глотку разработала так, что могла не только БЕК, ной просто вокалом пойти. Голос у меня и вправду оказался хорош, что меня очень радовало.
– Траву курить будешь? – вдруг спросил Крыс. Я растерялась. Никто еще не предлагал мне траву.
– Почему нет? – выпалила я. В конце концов, я отребье или нет. Мне теперь все можно.
– Тут около памятника на верхнем выходе наша тусовка. Пошли, перекумаримся. – Скомандовал он. Оказалось, что действительно, около верхнего перехода Китай-города тусовалась некоторая компания молодых людей, скажем так, моего круга. При моей способности легко и просто встраиваться в любую компанию, я быстро перезнакомилась со всеми. Крыс, Тимка, Рок, Барышня, Маленький, Ястреб, Половец, Ширик, Длинный, Котенок (девочка), Марта, Линн, Серый, Перевал. И я – Элис. Так прошло это лето. Лето хорошее время. Время, когда не надо решать вопрос с ночевкой. Время, когда я болталась между разными пустыми флетами, подвальной комнаткой МАДИ, где мы с Крысом, Тимкой и Мартой делали вид, что репетируем, а сами в основном пили, курили и «просто» курили. Иногда трахались. Я с Тимкой, а Марта со всеми подряд. Системная женщина, она уважала кислоту, Марь Иванну и парней с тем и другим. Я не очень стремилась переспать со всем светом. Я и от Тимки бы воздержалась, но так получилось. В середине июня мы все были приглашены к Крысу домой на день рождения. Он жил в Царицино. Желтенькая кирпичная пятиэтажка, Маленькая двухкомнатная квартира из тех, где вторая комната является естественным продолжением первой. А к этому всему еще и твердое обещание предков точно и железно не вернуться домой все выходные. Началось все чинно.
– Дзинь-дзинь! – звонили мы в дверь, а Крыс радушно нас принимал.
– Проходите, гости дорогие. Располагайтесь.
– А что наливают? – балагурил Тимка.
– Аперитив – клюковка. – Щебетала Барышня.
– Заигрываешь? – улыбался он.
– И все идет по плану! – завывал хор.
– Выпьешь? – спросил крыс.
– Боюсь перебрать прямо с самого начала, – пожаловалась я, но от рюмки не отказалась. Компания подобралась – мама не горюй. Просто шампунь и кондиционер в одном флаконе. Крысовы друзья с Китай-города (включая меня) тесно переплелись с его же школьно-институтскими (из МАДИ) друзьями. Мы были одного возраста, одного уровня развития, но смотрели друг на друга как инопланетяне.
– Привет, я Паша. А ты?
– Я Линн.
– Кто?
– Линн. С двумя «эн». Как у Бредбери.
– А… – тянул студент и шарахался от нашей Линн, невысокой девчушки в подранный джинсах и с фенечками по всему периметру.
– Э…Вас как? Э-э-э…
– Элис.
– Алиса?
– Ни в коем разе. Элис!
– А… – Так, через буквально пару часов употребив весь имевшийся аперетив, мы разделились на две неравномерные кучки. Наши, переходные локализировались на шестиметровой кухне, а золотая молодежь, сильно поредев, осела на табуретках вокруг оскудевшего праздничного стола. Мы же расселись на полу, достали все имеющиеся запасы водки, пива и анаши и принялись поочередно употреблять все это, чередуя один допинг другим.
– Как тебе эта шмаль?
– Чудно. Просто какой-то особый вкус.
– Какая палитра! – стебались мы, наблюдая, как последние остатки приличных деток исчезают за дверью, рассыпаясь в объяснениях и извинениях.
– Не обессудьте, водочки употребить. Обидите!
– Ну что вы, что вы. Как можно-с. Только разве с вами на брудершафт.
– И пивком залакируйте!
– Всенепременно! – наконец за последним не нашим закрылась дверь и праздник потек своим чередом.
– Ты понимаешь, что у Янки Дягилевой не было ни одного шанса? – вопрошала я, требуя ответа не то у Перевала, не то у Господа Бога. Мы уже приняли слишком много, чтобы помнить повод. Всех нас объединяла музыка, подвалы, переходы и неприятие общества. А Янка Дягилева, невесть как утопшая звезда андеграунда, была для нас и кумиром и эталоном. Егор Летов и Янка Дягилева forever.
– Что ты имеешь в виду? – пьяно кивал Тимка и тянул руки за сигаретами.
– А то! С ее душой она и не могла бы выжить.
– Без варианта, – согласился он.
– Она и такие как она, умирают молодыми.
– Таких больше нет.
– Я не об этом. Она была честной. Честной до жути. И раздала себя по частям. И поэтому она и ушла.
– А мне кажется, ей помогли. Как-то странно она утонула.
– Она была ангел. Я хотела бы прожить жизнь так, как она. И уйти также. Молодой. Просто сгореть, – чуть не кричала я.
– Тише, Элис. Что с тобой? – подошел Крыс.
– Дайте гитару.
– Дайте ей гитару, – мне дали мою Болгарку. Дальнейшее я помню с трудом, так как много пела, пила и курила. Из пьяной депрессии меня быстро вывели, мы хором спели:
Ах, куда подевался Кондратий?
Минуту назад ведь он был с нами.
В черном кафтане, в розовых джинсах,
С белым кайфом в кармане.
После чего все весело упились до бесчувствия. Утро встретило нас небывалой картиной. Мы с Тимкой и Крысом, а также с кем-то еще, от кого я видела только ноги и куски торса, лежали вповалку в дальней, маленькой комнате.
– Пить… Прошептал Тимка. Его ладонь поразительно вольготно лежала на моей груди
– Не пойду, – категорически отказалась я.
– А-а-а… – ответил он, но стонать я и сама могла не хуже.
– Пить… – присоединился к нам Крыс.
– Кто-то должен стать героем, – сказала я через четверть часа.
– И это буду не я, – отрезал Тимка. Героический Ярик, вынырнувший из недр дивана (до этого от него были видны только руки и немного спины) произнес:
– Заткнитесь, нелюди. Сейчас я встану и принесу чайник.
– Круто, – хором восхитились мы. Через долгие, томительные десять минут, когда мы уже совсем было решили, что Ярик погиб где-то в пути, сраженный похмельем, он вошел и остановился на пороге.
– Не ходите туда! – сделав страшные глаза, произнес он. – Особенно, ты, Крыс.
– Почему? – не поняли мы.
– Ну, это все-таки твоя квартира. Была. – После этой эпитафии мы резвенько вскочили и понеслись в комнату. И онемели. В квартире наступила зима. Выпал снег.
– Элис, – простонал Тимка, – откуда тут снег? У нас зима?
– Нет, – выдавила я и оглянулась на Крыса.
– Не холодно, – прошептал он и прикоснулся к снегу. Я очарованно смотрела на побелевшие и как-то похорошевшие от этого шкафы и ковер. Снег был даже на столе. Он осыпал горы бутылок, припорошил засохшие бутерброды.
– Это мука, – выдавил из себя Крыс, побледнев. – Везде.
– А на кухне, на полу тесто. Кто-то взбил его на полу. – Крикнул веселый Ярик и припал к чайнику. На родительской кровати вповалку спали припорошенные мукой остальные участники бездника, числом рук и ног около десяти. Все они были заметены равномерно, так что теперь нельзя было выяснить, кто именно устроил такое бесчинство.
