Татьяна Булатова - Три женщины одного мужчины
Главврач Угрехилидзе прекрасно понял, куда клонит посетительница, поэтому не стал связываться с мерзкой бабой и пообещал принять меры.
– Вот и прекрасно, – похвалила его Тамара Прокофьевна и спустилась в ванное отделение, чтобы лично побеседовать с соперницей.
– Вы довели Николая Робертовича до сердечной недостаточности. Ему, как человеку в возрасте, плотские утехи в таком объеме абсолютно противопоказаны. И вы наверняка это знали, но тем не менее ничего не предприняли для того, чтобы здоровье Николая Робертовича не ухудшилось. Только не говорите, что вы любите моего мужа!
Алеся молчала, уставившись в пол.
– Впрочем, мне все равно, – устав от ее молчания, заявила Тамара Прокофьевна. – Но я здесь по поручению супруга и хочу сообщить вам, что Николай Робертович не приедет и ребенка, – она с отвращением посмотрела на Алесин живот, – не признает. Да и потом, кто сказал, что это его ребенок? Николай Робертович не может иметь детей в принципе. Вы просто вовремя подсуетились и решили, что можете обвести этого старого дурака вокруг пальца и заставить всю оставшуюся жизнь платить алименты чужому ребенку.
– Это не так, – только и успела проронить Алеся, как Тамара Прокофьевна снова перебила соперницу:
– Да, и еще. Возвращаю вам ваши письма к моему мужу. – Швейцер достала из лакированного ридикюля перевязанную бечевкой пачку нераспечатанных писем. – Держите.
Алеся покорно приняла из рук Тамары Прокофьевны собственную корреспонденцию.
– Николай Робертович их не читал.
– Иначе бы он ответил, – еле слышно проронила Алеся.
– Напрасно вы так думаете, – усмехнулась Тамара Прокофьевна, не сказав ни слова о том, что, пользуясь своими связями, договорилась с начальницей районного почтового отделения, куда обеспокоенный молчанием Алеси Николай Робертович носил переполненные любовью письма.
– Я уверена, – осмелилась возразить беременная «белочка» высохшей от ревности и ненависти Тамаре Прокофьевне.
– А я уверена в том, что если вы не прекратите преследовать моего мужа, то очень скоро будете вынуждены вернуться в свою богом забытую станицу Первомайская, в которой знать не знают и ведать не ведают о вашем пикантном положении. Вот это я могу вам гарантировать со стопроцентной уверенностью.
В том, что все будет именно так, как обещает жена Николая Робертовича, Алеся ни капли не сомневалась. Но надеяться на лучшее все равно хотелось, и она каждый день, поглаживая живот, разговаривала с сыном, почему-то верила, что будет именно сын, и называла его Коленькой.
В своих предчувствиях Алеся не ошиблась: родился мальчик, в чертах которого легко угадывались черты швейцеровской породы.
– Хто батька? – внимательно вглядываясь в лицо внука, поинтересовалась приехавшая из станицы Алесина мать. – Хрузин, что ли?
– Почему грузин? – растерялась Алеся.
– Та чернявый, – склонилась над мальчиком бабка. – Так хто?
– Николай Робертович Швейцер, – назвала молодая мамаша полное имя отца ребенка.
– Еврей, значит?
– Нет, немец.
– Фашист… – проворчала Алесина мать.
– Ну почему сразу фашист? – возмутилась Алеся и взяла сына на руки.
– А потому шта фашист! Испортил мне девку – и в кусты. Немчура проклятая.
Алеся на гневный выпад матери никак не отреагировала.
– Или ты яму не ховорила?
«Белочка» потупилась.
– Не ховорила?! – ахнула мать и плюхнулась на стул. – Ты што, дура? У немца, значит, твоего сын, а он не знает.
– Мама, он не знает и не узнает. – Алеся достала грудь, немного сцедила, а потом дала мальчику.
– Тохда собирайся! – приказала ей мать и вскочила с места. – Поедем домой, в станицу.
– Куда я поеду? – устало выдавила Алеся. – Я не для того уезжала, чтобы обратно возвращаться.
– А то тебе здеся лучше?
– Мне «здеся», – передразнила она мать, – лучше.
– А его как будешь ро́стить?
– А как другие ро́стят? – Алесина мать пожала плечами. – Так и я буду. Выращу.
И вырастила.
О существовании сына Николай Робертович узнал случайно спустя два года после его рождения. Вместо сороки эту весть на хвосте принесла вернувшаяся из Кисловодска коллега по бухгалтерскому цеху ГЭС, вычисленная сотрудницей бальнеологического отделения санатория «Союз» Алесей Никифоровной Еременко.
– Передайте, пожалуйста, Николаю Робертовичу Швейцеру, – зардевшаяся от смущения молодая женщина протянула запечатанный конверт, по плотности которого можно было определить, что внутри находится фотокарточка. – Только, – сглотнула Алеся Никифоровна, – не говорите ничего жене Николая Робертовича. Это…
– Это небезопасно, – с пониманием подхватила Швейцерова сотрудница, наслышанная о крутом нраве Тамары Прокофьевны, и пообещала все передать в целостности и сохранности.
Так и произошло. Растерянный Швейцер проводил подчиненную затравленным взглядом, а потом уселся за свой стол и достал из подставки ножницы. В конверте оказалась фотография полуторагодовалого мальчика в матросском костюме. Сердце Николая Робертовича забилось с такой силой, что Швейцер подумал: «А правильно говорят, и от счастья можно умереть». Но умереть Николаю Робертовичу не позволила обнаруженная на оборотной стороне фотокарточки неровная запись: «Коленька (Николаевич) Еременко, один год и три месяца». А внизу был указан адрес, не имевший ничего общего с тем, куда Николай Швейцер целый год отправлял свои письма.
В тот день Николай Робертович ушел с работы раньше обычного, сославшись на недомогание. Счастливый и виноватый одновременно, он поднялся по мраморной лестнице ресторана «Север» прямо в кабинет к Тамаре Прокофьевне.
– Что случилось? – уставилась та на мужа и отложила в сторону карандаш, которым что-то подписывала на полях документа.
– У меня есть сын, – выпалил с порога Николай Робертович и заплакал.
– Это не новость. – Тамара Прокофьевна побледнела, но сдержалась и вышла из-за стола для того, чтобы закрыть на ключ дверь своего кабинета.
– Что значит – не новость?! – взвизгнул Швейцер и схватил жену за плечи.
– Убери руки, – спокойно сказала Тамара Прокофьевна и подошла к окну. – Для меня это не новость.
– Так ты знала? – Николая Робертовича трясло так, что казалось, вокруг него содрогается воздух.
– Ну, если я говорю, что не новость, значит, знала, – усмехнулась Тамара Прокофьевна и повернулась лицом к мужу. – А что ты хотел? Чтобы я поздравила тебя с рождением наследника?
– Ты могла мне просто сказать, – простонал Швейцер и сжал кулаки так, что побелели костяшки.
