Катрин Панколь - Черепаший вальс
Без четверти шесть она сложила бумаги, книги и поехала на метро назад. На станции «Пасси» поискала глазами человека в красной водолазке. Может, он стал клошаром? Живет в метро. Выбрал шестую линию, потому что она — наземная и весь Париж перед тобой как на открытке, Эйфелева башня светится в ночи. Спит, завернувшись в старое пальто, под аркой метрополитена. В метро много бродяг. Он не знает, где я живу. Скитается, как отшельник. Потерял память.
Ровно в половине седьмого она вошла в коллеж Зоэ. Учителя принимали каждый в своем кабинете. Родители выстроились в коридоре, ожидая, когда подойдет их очередь обсудить проблемы или достижения своего чада.
Жозефина выписала на бумажку имена учителей, номера кабинетов и назначенное ей время. И пошла на первую встречу — с мисс Пентелл, учительницей английского.
Дверь была открыта, мисс Пентелл сидела за столом, на котором лежал журнал с оценками и записи о поведении учеников. По расписанию на каждую беседу отводилось не больше пяти минут, но часто обеспокоенные родители пускались в долгие споры, пытаясь повысить оценку своему отпрыску. Другие в это время топтались на пороге, вздыхали и выразительно поглядывали на часы. Иногда беседа проходила на повышенных тонах и даже оборачивалась перепалкой. Жозефине уже случалось видеть, как солидные папаши на глазах превращались в базарных крикунов.
Некоторые в ожидании читали газеты, мамаши болтали, обменивались адресами частных преподавателей и нянь, обсуждали, в какой лагерь отправить детей на каникулы. Другие висели на телефоне, а некоторые пытались пролезть без очереди, вызывая бури протеста.
Из кабинета вышел сосед Жозефины мсье Лефлок-Пиньель и дружески помахал ей рукой. Она улыбнулась в ответ. Он был один, без жены. Потом подошла ее очередь. Мисс Пентелл уверяла, что все прекрасно, у Зоэ богатый словарный запас, беглая речь и прекрасное произношение, в общем, язык Шекспира дается ей легко, она старательна и прекрасно ведет себя на уроках. В общем, никаких замечаний. Поток комплиментов смутил Жозефину, она покраснела и, вставая, опрокинула стул.
Та же история повторилась с учителями математики, испанского, истории, географии и природоведения, она переходила из класса в класс, купаясь в дифирамбах. Все поздравляли ее: какая у вас замечательная, умненькая, старательная дочь. И очень хороший товарищ. Помогает отстающему ученику. Жозефина принимала комплименты, чувствуя, что они относятся и к ней. Она тоже любила старательность, усидчивость, точность во всем. Сияя от счастья, она отправилась на последнюю встречу — к мадам Бертье.
У дверей кабинета ждал мсье Лефлок-Пиньель. Он кивнул ей, но уже не так приветливо, как в первый раз. Прислонясь к косяку открытой двери, он постукивал по нему пальцем; мерный назойливый звук явно раздражал мадам Бертье, она подняла голову и устало проговорила:
— Пожалуйста, можно не стучать?
На стуле рядом с ней покоилась по-прежнему пухлая зеленая шапка.
— Вы мешаете мне сосредоточиться и сами себя задерживаете, — пояснила мадам Бертье.
Мсье Лефлок-Пиньель постучал по циферблату часов, намекая, что она запаздывает. Она кивнула, беспомощно развела руками и склонилась к сидящей перед ней родительнице. У той во всем облике сквозило отчаяние: плечи сгорблены, ноги носками внутрь, руки прячутся в длинных рукавах пальто. Мсье Лефлок-Пиньель на мгновение затих, а потом снова принялся мерно постукивать согнутым пальцем.
— Мсье Лефлок-Пиньель, — сказала мадам Бертье, прочитав его имя в списке, — я буду вам весьма признательна, если вы наберетесь терпения и дождетесь своей очереди.
— А я буду вам признателен, если вы будете соблюдать расписание. Вы опаздываете на тридцать пять минут! Это недопустимо.
— Я буду разговаривать столько, сколько нужно.
— Что вы за учитель и чему можете научить, если сами не имеете представления о точности? Точность — непременное условие вежливости.
— Что вы за родитель, если неспособны выслушать других и чем-то поступиться? — парировала мадам Бертье. — У нас здесь не банк, мы здесь имеем дело с детьми.
— Вы не имеете права меня учить!
— Жаль, — улыбнулась мадам Бертье. — Я бы с удовольствием взяла вас в ученики, и вам бы пришлось сидеть смирно.
Он взвился, как разъяренный жеребец.
— Вот вечно так, — возмущенно сказал он Жозефине, ожидая от нее сочувствия. — Первые встречи еще туда-сюда, а дальше одно опоздание за другим. Никакой дисциплины! А она каждый раз нарочно заставляет меня ждать! Думает, я не понимаю, но я-то вижу!
Он повысил голос специально для мадам Бертье:
— Вы знаете, что она таскала детей в «Комеди-Франсез», вечером, прямо посреди недели, вы в курсе, да?
Мадам Бертье водила детей на «Сида». Зоэ была в восторге. Она променяла своих любимых «Отверженных» на стансы Сида и вышагивала по коридору, трагически завывая: «Ужели дерзкого мое украсит горе, и я, не отомстив, окончу дни в позоре?»[31]
Жозефине стоило большого труда удержаться от хохота, глядя на этого безусого дона Дьего в розовой пижаме.
— Они легли спать в двенадцать ночи! Это безобразие. Ребенку необходим сон. От этого зависит его умственное развитие и душевное равновесие.
Он говорил все громче. Еще какая-то мамаша подлила масла в огонь:
— И к тому же содрала с нас за это по восемь евро!
— Можно подумать, мы мало платим налогов! — вставил еще чей-то отец.
— А театр-то на госдотации. Нельзя, что ли, предоставить школьникам бесплатные билеты?
— Вот именно! — К группе недовольных присоединился еще один голос. — В этой проклятой стране заботятся только о бедных!
— А вы что молчите? — сердито спросил Лефлок-Пиньель у Жозефины.
Она покраснела, провела рукой по волосам, скрывая пылающие уши. Мадам Бертье встала и со стуком закрыла дверь.
— Она захлопнула дверь у меня перед носом! — вскричал Лефлок-Пиньель.
Он стоял бледный как мел и буравил дверь взглядом.
— Да чего вы хотите, сейчас учителей набирают из пригорода! — сказала какая-то мамаша, поджав губы.
— Какой может быть порядок, если элита осталась у разбитого корыта, — проворчал чей-то папаша. — Куда катится Франция?!
Жозефина готова была провалиться сквозь землю и решила спастись бегством.
— Думаю, пока суд да дело, я схожу к учителю… к учителю физкультуры!
Какая-то мамаша смерила ее презрительным взглядом, словно генерал солдата-дезертира. Она поскорей улизнула. Перед каждым кабинетом стояли возмущенные родители, взывая к тени Жюля Ферри[32]. Какой-то папаша грозил нажаловаться министру, с которым он хорошо знаком. Жозефина, посочувствовав учителям, решила облегчить их участь и не ходить на две последние встречи.
