Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

Морган: Просто включи новости, идиот.

Я дождался Лира, набросился на него и покусывал его щеки, а он хохотал и выгибался в моих объятиях. Обычно он был тихим маленьким мальчиком, серьезным и сдержанным, и только кузен Эмбри мог заставить его смеяться и визжать, поэтому всякий раз, когда я его видел, то заставить его смеяться было моей задачей. Возможно, это было извечное слабое место в моей «программе», потому что видеть смех и улыбки Эша доставляло мне столько же радости. Возможно, я просто не мог думать о том, что все эти серьезные люди проживают так серьезно свои жизни, тихо и торжественно воспринимают даже самые лучшие вещи в своей жизни.

Я бросил на диван неистово хихикающего Лира, щекоча его все еще по-детски упитанные ребра, потянулся к пульту.

— Еще! — умолял Лир.

Я взлохматил его темные волосы и включил телевизор.

— Кузина Морган сказала, что мы должны посмотреть новости вместо того, чтобы играть. Разве она не ужасна?

Лир кивнул, но он не суетился или не жаловался. Вместо этого он прильнул к моему боку и смотрел вместе со мной на большой плоский экран.

В новостях показывали Краков в огне.

«Карпатские сепаратисты бьют в центр оппозиции», — прочел я бегущую строку в нижней части экрана, и сразу стало ясно, что на этот раз все было иначе. Это были не спонтанные атаки на поезда и деревни. Происходящее вселяло настоящий ужас, было просчитанным, спланированным и безупречно выполненным. Пять зданий на главной площади, в самом центре города. Одновременная бомбардировка базилики Святой Марии. Девятьсот человек погибло.

И Мелвас Кокур, самозваный лидер «Карпатской Нации», взял на себя всю ответственность.

В зверстве не было ничего нового. Не было ничего нового с тех пор, как люди спрыгнули с деревьев и начали спорить о том, кому будет принадлежать тот или иной участок саванны. Но, возможно, лучшим свидетельством человеческой природы является то, что каждое зверство ощущается новым, ощущается таким же ужасным, как если бы снова и снова совершалось самое первое убийство. И это казалось новым. Это казалось другим.

Теперь это было похоже на войну, даже так далеко от Сиэтла.

Через несколько часов после этого мне позвонили, приказали вернуться в Украину.

***

Через неделю после того телефонного звонка я протащил свой вещевой мешок в свою комнату в казарме и вернулся во двор. База гудела из-за приездов и отъездов — буквально гудела. Вертолеты прилетали и улетали, Хамвеи и Джипы проезжали через ворота, и повсюду роились солдаты, все были заняты, все кричали и энергично двигались.

Я смотрел на них, чувствуя себя старшеклассником, пришедшим в первый день в свою новую среднюю школу. Все эти мальчишки казались такими… молодыми. И нетерпеливыми. Я задавался вопросом, сколькие из них действительно раньше сражались. Сколькие из них находились в обстреливаемых деревнях, пока безумно блеяли овцы, когда горели их загоны? Сколькие их них выносили кричащих детей от трупов их родителей, слышали резкий треск деревьев, звуки свистящих мимо пуль, и продолжали идти, зная, что их могут подстрелить и убить в любой момент? Колчестер был прав, когда вбил в меня здравый смысл годы назад. Я хотел сделать то же самое с этими мальчишками.

Я пошел в офис капитана, чтобы зарегистрировать свой приезд у своего нового руководителя, ожидая, какого-то парня по имени Марк, чье имя было записано в моем приказе о переводе. Но, сюрприз-сюрприз, капитаном моей новой кампании был не парень по имени Марк.

Им был Колчестер.

Я застыл в дверях, совершенно не готовый, мое сердце билось о мои ребра, словно пыталось сбежать из моего тела и устремиться к Эшу. К тому, кто жил в моих мыслях и фантазиях, и в призраках всех моих неправильных решений.

Он выглядел иначе. Словно с нашей последней встречи прошло не три года, а больше. Он потерял мальчишеские черты, присущие всем мужчинам немного за двадцать, и превратился в себя. Плечи стали шире, руки — крепче, челюсть — чуть более мужественнее, скулы — значительно эффектнее. Его кожа по-прежнему была того теплого бронзового цвета, который я помнил, возможно, стала немного смуглее под летним солнцем, а волосы все еще были темными, черными как вороново крыло, густыми и чуть длиннее сверху, чем раньше.

Хотя, выражение его лица, пока он смотрел на ноутбук на его столе, было таким же серьезным, как и раньше, уголки губ были опущены вниз, он, вероятно, назвал бы это неодобрением, но, учитывая этот полный рот, казалось, что он надул губы. Он проводил большим пальцем по лбу, пока читал, и я не мог перестать следить глазами за этим движением, вспоминая ощущения, которые оставлял этот палец на моем горле, когда скользил по линии моего подбородка.

Выражение его лица изменилось, когда он щелкнул мышкой и прочитал что-то новое. Едва заметный намек на улыбку показался в уголках его губ и глаз, а затем улыбка исчезла, и он покачал головой, как бы злясь на самого себя. Затем с неожиданной горячностью закрыл ноутбук и вздрогнул, когда подняв глаза, увидел меня в дверном проеме.

— Эмбри? — спросил он, словно не мог поверить, что это действительно я.

И в этот момент я бы сделал все, что бы он ни попросил, — все, что он ни захотел — просто чтобы услышать, как он снова произнесет мое имя.

Эш встал и обошел стол, и на мгновение я подумал, что он может меня обнять, может прижаться ко мне своим телом, как себе представлял тысячи раз, стоя в душе, но вместо этого он остановился, на достаточном для рукопожатия расстоянии, и протянул мне руку.

Для гребаного рукопожатия.

— Я думал, моим капитаном должен быть кто-то другой…

— Меня повысили всего несколько месяцев назад, и в итоге меня прислали сюда из-за опыта с сепаратистами, — вмешался Эш.

— О, — было единственное, о чем я смог подумать в ответ.

— Ты собираешься пожать мне руку, Эмбри?

Какой-то дерзкой части меня хотелось сказать «нет». Почему? Я не имел понятия, потому что, возможно, причина, по которой мы сейчас не обнимались, была во мне. В моих решениях. В моей трусости.

Он отдернул руку, темным взглядом прошелся по мне.

— Грубо не пожимать чью-то руку, — упрекнул Эш.

— Тогда прикажи мне ее пожать, если хочешь, — раздраженно сказал я. Раздраженный из-за того, как мой член дернулся, когда он взглянул на меня. Раздраженный, потому что все это неудобное напряжение было по моей вине. Раздраженный, потому что я мог бы быть его, если бы только ответил на его е-мейл три года назад.

— Пожми мне руку, — приказал Эш, провоцируя меня.

— Пошел на хер, — сказал я в ответ.

Глаза Эша сузились и заледенели, став замерзшим зеленым озером.

— Двадцать отжиманий, солдат.

— Что?

— Ты — старший лейтенант, правильно? И я — твой капитан? Это значит, что теперь ты — один из моих людей, и ты принадлежишь мне. Твое наказание зависит от меня, и ты не подчинился прямому приказу. Теперь падай на пол и сделай двадцатку.

Я уставился на Эш. Я имею в виду, реально вылупился, открыв рот, с недоверчивым выражением на лице.

— Но…

— Полагаю, — холодно сказал Эш, — что слова, которые ты ищешь — это «Да, сэр». И теперь ты сделаешь тридцать отжиманий из-за своего неповиновения.

Все еще уставившись на него с уязвленной гордостью, я упал на колени и раздраженно спросил:

— Именно этого ты хотел?

Он посмотрел вниз, туда, где я стоял на коленях перед ним.

— Да, — ответил он, все еще холодным голосом. — Именно этого я хочу. Теперь делай, что было сказано.

«Пошел на хер», — хотелось мне выплюнуть ему в ответ, но я был умнее. Я бы проиграл в битве силы воли с Эшем, и я не имел оснований на то, чтобы позже пожаловаться на это. У Эша была репутация выдающегося солдата, я знал, каким тупицей выглядел бы, если бы пошел и нажаловался, что мой капитан заставил меня сделать тридцать отжиманий, которые мне не хотелось делать.

Поэтому я опустился на руки, вытянул свое тело и сделал первое отжимание. Когда я поднимался на руках, то почувствовал через куртку резиновый протектор ботинок, жестоко впивавшийся в мою спину.