Сесилия Ахерн - Год, когда мы встретились
– Отлично, – на мгновение вспыхивает ослепительная улыбка. И тут же снова прячется в упрямых складках губ. Он деловито кивает мне и направляется обратно к своей машине. Я иду к дому и с трудом удерживаюсь от того, чтобы пуститься в пляс.
Сижу на слишком большой кушетке в вестибюле отеля, свежая как роза – я успела принять душ и переодеться, – а Санди пошел искать официанта. Меня слегка колотит от возбуждения, от предвкушения чего-то хорошего. Наконец-то я сдвинулась с мертвой точки. Он и не подозревает, что меня уволили, даже не знает, что я больше не работаю, и, если это постепенно все же выяснится, не стоит сообщать ему, что я ушла не по собственной воле. Зачем я все это затеяла? Затем, что это игра, сродни той, что ведет любая женщина, которой хочется чувствовать себя желанной. Да, пусть хоть ненадолго, но я из неудачницы, которой ничего не светит, превращусь в ценного сотрудника, за которого сражаются две компании. Ну и, пожалуй, есть еще одна причина, так, второстепенная, но все же… уж больно он хорош. Не хочется мне предстать перед ним слабой и никчемной.
За соседним столом справа от меня сидят мама с дочкой. Девочке года четыре, не больше. Она берет ложечку и негромко стучит по стакану.
– Я бы хотела сделать тост, – заявляет она, и ее мать весело хохочет.
– Сказать, Лили.
– Ой, – хихикает ребенок. – Я бы хотела сказать тост. – Она опять стучит по стакану, вытягивает шею, задирает подбородок и делает торжественное, важное лицо.
Мать снова хохочет от души.
Девчонка очень забавная, но именно реакция ее матери побуждает меня присоединиться к их веселью и тоже рассмеяться. Ей смешно буквально до слез, так что приходится утирать глаза салфеткой.
– Да, прости. Так какой тост?
– Мой тост говорит, – нарочитым басом произносит Лили, – спасибо, масло и джем!
Ее мама всхлипывает от смеха.
– Да, за краткую, но беспорочную службу, – не удержавшись, встреваю я.
Лили замечает меня и смущенно умолкает.
– Нет, нет, ты продолжай, пожалуйста. У тебя потрясающе получается.
– Ой, – мать вытирает слезы, – ты меня совсем уморила, Лили. Живот болит от смеха.
Лили произносит еще несколько заздравных речей, и я тихонечко смеюсь, стараясь остаться незамеченной. Возвращается мой хедхантер, охотник за головами. Он и на меня охотится, в этом есть что-то… плотское. Я невольно краснею и приказываю себе выбросить дурь из головы. Целиком сосредотачиваюсь на Санди и больше не обращаю внимание на чудесную пару за соседним столиком.
– Я заказал вам зеленого чаю. Вы не возражаете?
– Нет, отлично. Спасибо. Значит, вас зовут Санди. Никогда раньше не сталкивалась с таким именем.
Он слегка упирается в стол и чуть наклоняется вперед. Немножко слишком близко, но отодвинуться было бы невежливо, так что я честно смотрю ему в глаза и стараюсь не терять самообладания. Не надо любоваться его скулами, Джесмин, надо слушать, что тебе человек рассказывает. И не забывать, зачем ты сюда пришла. Он тебя отыскал, выследил, можно сказать, он считает, что ты потрясающий, идеальный кандидат, высококвалифицированный кадр. Ну, как-то так.
Мой вопрос его ничуть не задевает, понятно, что он уже тысячу раз на него отвечал.
– Моя мать с приветом, – произносит он с комической обреченностью.
Я не могу удержаться от смеха:
– А я, признаться, ожидала чего-то другого.
– Поверьте, я тоже, – кивает он, и мы дружно улыбаемся. – Она тогда была виолончелисткой Национального симфонического оркестра. А сейчас дает уроки музыки. Живет в Коннемаре, в автофургоне, который стоит в саду рядом с домом. В доме жить отказывается наотрез: говорит, что там ей явилось привидение Кристи Мура[3], хотя он, как всем нам известно, еще и не думал умирать. Она назвала меня Санди, потому что я родился в воскресенье. Второе мое имя Лео, я родился в июле, а это созвездие Льва. О’Хара я по матери, а не по отцу. – Он улыбается и смотрит уже не в глаза мне, а на мои волосы. – Она рыжеволосая, как и вы, но этого я от нее не унаследовал. Только веснушки.
И правда, его нос и щеки украшают немногочисленные, но очень славные крапинки. Мое воображение рисует рыжеволосую даму с бледной, усыпанной веснушками физиономией и виолончелью, зажатой между ног. Она обретается где-то посреди просторов графства Голуэй. Картина довольно колоритная.
Ладно, теперь моя очередь.
– Дедушка принес маме в роддом букет зимнего жасмина из своего собственного сада. Поэтому я Джесмин.
Похоже, он удивлен.
– Вообще-то мне редко в ответ рассказывают историю своего имени.
– Почему? Если у имени есть история, надо ее рассказать, – говорю я.
– Мне выбирать не приходится. – Он печально разводит руками. – Сказал, как тебя зовут, – изволь объяснить почему. Мы с сестрой Пятницей уже привыкли.
– Ну не может быть. Неужели вашу сестру зовут Пятница?!
– Нет, конечно, – смеется он.
– А у меня есть сестра. И на ее день рождения дедушка принес в роддом букет зимнего вереска. Ее назвали Хизер.
– Вполне предсказуемо, – хмыкает он, загнув уголки губ.
– Ага. Всем остальным сорнякам не повезло.
Он щурится с некоторым недоумением. Потом смеется.
– Откуда же был ваш отец? – спрашиваю я.
– Да так, испанский моряк.
– В вас не читается испанская кровь.
– Шучу. «Испанский завоеватель» – так говорила мама. Не знаю, никогда его не видел. Представления не имею, кто он и что он, она никому о нем не рассказывала. Но у меня и моих друганов всякий южный мужик, появившийся в окрестности, вызывал огромные подозрения. Таких смуглых, как вы понимаете, не то чтобы уж много в графстве Голуэй. Получилась игра: найди, кто отец Санди. У нас на Квей-стрит был уличный музыкант, играл на саксе, вот мои приятели все шутили, что я от него. В двенадцать лет я рискнул к нему подвалить. Спросил: «Типа да?» – Он смеется. – Мужик сказал, что нет, но не возражал бы, мама, дескать, ему очень нравится.
Мы оба смеемся, но он вдруг резко обрывает себя и переходит на деловой тон:
– Итак. По поводу работы, – достает кожаную папку, кладет на стол и расстегивает молнию. – Меня подрядили David Gordon White. Вы, полагаю, много о них слышали. Ну, на всякий случай, прошу.
Раскладывает передо мной бумаги.
Все серьезно, внушительно, солидно. У меня сердце замирает. Неужели я им нужна? Нужна, нужна. Они считают, что я обладаю высочайшей квалификацией, прям потрясающей. Я им идеально подхожу, так они думают. Они хотят мне платить неимоверные деньги, потому что я их стою. Расплываюсь в идиотской улыбке … ну а что, плакать из-за этого?
