Imanka - Босиком по лужам
— Готово! Билл, это вы разгромили ночной клуб в Москве? — я сунула ему под нос телефон, ставший на время «диктофоном».
— Нет, это не я.
— Отлично, так и запишем: «Да, я так много выпил, что не помню, как его разгромил!» Следующий вопрос. Билл, это ваши наркотики?
— Нет, это не я! — хохотал он.
— Значит пишем: «Нет, наркотики моего брата. Когда последний раз он ходил в моих штанах, то забыл их вынуть!» Билл, как вам понравилось в русской тюрьме?
— Великолепно! — согнувшись пополам и схватившись за живот, закатился парень.
— Отлично! «Русская тюрьма отстой. Там воооот такие клопы и воняет тухлой рыбой!»
— Почему рыбой воняет? — вытирая слезы, спросил он.
— Не знаю. Не могу ж я написать, что там воняет потом и мочой. У меня как никак приличное издание. Эх, сюда бы еще фоток попикантнее. Например… Ты на нарах в компании урок. И тебе колют какую-то синюшную тутаху на всю руку! Вот это был бы репортаж!
— Ты бы обогатилась!
— Сомневаюсь. Мое приличное издание просто не будет печатать эту фигню. А еще мне шеф накостыляет по шее за то, что я использовала непроверенную информацию и притащила такой непрофессиональный фотомонтаж. Но и это не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что я перестану себя уважать после написания такого материала.
— Зато как это поднимет тираж твоей газеты! Компания обогатится за наш счет! — с иронией произнес он, но в голосе слышалось надменное раздражение. — Самоуважение тут не при чем. Деньги — это всё для таких, как ты.
Я обиженно вытаращилась на парня. Он суетливо добавил:
— Ну я имею ввиду для журналистов. Ты же не журналист. Мы же просто играем, да? — посмотрел взглядом нашкодившего ребенка, которому безумно стыдно. Пришлось простить.
— Билл, скажи, а каково это быть на вершине?
— Там страшно, холодно и безумно одиноко, — не задумываясь ни на мгновение, произнес парень совершенно серьезно. — Я хочу быть свободным. Каково это быть свободной?
— Свободной… — хмыкнула я. — Это… Это страшно, холодно, пусто и безумно одиноко. Еще это ответственность.
— Почему?
— Потому что, когда ты любишь, ты теряешь свою свободу, стало быть, ты должен быть один и ни от кого не зависеть, а это натуральное одиночество. Там, где одиночество, там всегда страшно, холодно и пусто.
— А я не хочу ни от кого зависеть. Я хочу отвечать за свои дела и поступки.
— Отвечай. Билл, свобода — это состояние души. Можно сидеть в клетке, но быть внутренне свободным.
— О, мне это не грозит. Я связан контрактом по рукам и ногам. Мы все им связаны. Это хуже, чем клетка. Там через прутья хотя бы видно небо и есть шанс. У нас же даже неба не видно. К тому же за нами с Томом постоянно следит наблюдатель за соблюдениями прав несовершеннолетних из суда по делам семьи…
— Господи… Кто это?
— …без разрешения которого мы не имеем права сделать ни шагу. Даже наш контракт на визит в Москву был выверен органами юстиции, чтобы ни дай бог мы не перетрудились. Это такая штуковина в Германии, которая якобы отвечает за наши права. Но на самом деле я готов лезть на стену и жрать землю, лишь бы они от нас отвязались. Они нам дико мешают! Мы бы на год раньше начали выступать, если бы ни они: пока все документы подготовили, все проверки прошли… Мы с ними график выступлений согласовываем… Я не могу спокойно посидеть в баре и выпить бокал шампанского, чтобы потом на родителей не наехали. Однажды мы с ребятами и Дэвидом пошли в клуб, там стриптиз был. Так в прессе разразился страшный скандал, маму чуть родительских прав не лишили. Такое раздули! Теперь ты понимаешь, почему я не люблю журналистов и почему я мечтаю о свободе?
— Понимаю. Но ты тоже пойми — дело не в этом наблюдателе из суда. Исполнится тебе 18, и ты его еще добрым словом вспоминать будешь. Дело в другом. Пока ты приносишь своей компании доход, ты будешь… — я запнулась. На языке крутилось всего одно слово. И это слово ему совершенно не понравится.
— Кем я буду? — потребовал он договорить.
— …ты будешь… — я замялась.
Билл набычился.
— Говори!
— …ты будешь вольным продюсерским рабом. Не важно, сколько тебе лет — семнадцать или тридцать пять, — пока ты приносишь доход, ты будешь рабом контракта. Вы все.
— Я буду свободным, — с вызовом.
— Я в тебя верю, — на полном серьезе.
— Ты… Ты… — шипел он.
И я поняла, что безумно сильно обидела его.
— Я сказала тебе правду, — отозвалась спокойно. — Извини, если она тебе не понравилась.
Кау-младший недовольно засопел и зашагал вперед.
— Билл, — крикнула ему вслед. — Я тоже раба контракта. Только у меня свободы немного больше, чем у тебя, зато нет твоих возможностей.
Он резко обернулся и не менее стремительно вернулся ко мне. Подошел в самый притык и глянул сверху вниз. Поддался вперед, словно хотел что-то сказать, но внезапно передумал. Я стояла и смотрела на метания парня. Сильный порывистый ветер трепал его волосы. Они лезли в глаза и рот, закрывали лицо. Он их стряхивал недовольно, словно они мешали ему видеть совесть той, что сделала больно.
— Почему ты такая маленькая? — выдал удивленно. — Ты же выше была.
— Потому что вот уже полчаса я иду рядом с тобой босая. Мои сапоги пали смертью храбрых в битве за твою задницу.
Он расстроено вздохнул.
— Мой бог! И тут я должен!
— Не должен. Я наоборот мечтала выкинуть эти дурацкие сапоги, так что с твоей помощью их смерть стала не напрасной, — в очередной раз честно соврала я, стараясь не думать о том, с какой радостью совсем недавно таскала любимые сапожки и как их обожали мои ножки.
— Я понял… — буркнул хмуро. — Нам далеко еще?
— Не знаю… Я даже не знаю, где мы. Хорошо, если вообще в Москве.
Лицо Билла вытянулось. Он заозирался вокруг, словно ища кого-то, кто всенепременное ему поможет. Но кроме меня в обозримом пространстве никого не наблюдалось.
— Телефон?
— Там батарейка села еще в клубе. Мы с тобой без связи, без денег, босые и голодные.
— А скоро будем и мокрые. Знаешь, мне кажется, прогулка удалась. Я и не ожидал, что в Москве так весело по ночам. Том много потерял, что не пошел с нами. Одна полиция ваша чего стоит! Н-да… — его перекосило от неприятных воспоминаний. — Том мне не поверит!
— А ты ему всё рассказываешь?
— Всё-всё, — радостно заявил он. Зашибись! — Том мой самый близкий друг. Самый родной человек. Ближе него у меня никого нет.
Мне почему-то стало неприятно, обидно и… завидно.
— Счастливый… У тебя есть Том… — голос подвел, дрогнул.
