Алексей Чурбанов - Грешники
Шажков поехал в аэропорт встречать, хотя по телефону Виктор Павлович Чубаренко просил этого не делать. Но профессор Климов настоял, имея ввиду дальнейшее развитие контактов с целью, может быть, получить пару заказов на НИР для кафедры.
Чубаренко вышел в зал прилета первым, повернулся всем телом сначала вправо, потом влево, увидел Валентина, стоявшего с табличкой «ЧУБАРЕНКО», и в лёгкую развалку с улыбкой направился к нему. Сопровождающие отстали, тактично ожидая, когда закончатся первые рукопожатия и будут сказаны все положенные комплиментарные фразы. Рука Валентина на мгновение утонула в мягкой, но сильной руке Чубаренко, Шажков увидел близко его расслабленное полное лицо, оценил открытую улыбку, почувствовал запах дорогого коньяка и одеколона, заметил крупную цепочку белого металла в распахнутом вороте рубашки и почему-то сразу почувствовал себя комфортно. Чем-то этот человек располагал к себе.
Потом подошла красивая жена и подала неожиданно холодную и влажную руку (волнуется, подумал Валентин), а затем маленький профессор с крепким рукопожатием и коротким острым взглядом, в котором сквозило любопытство и одновременно пряталась доброжелательная ухмылка, насмешка — над ситуацией и над собой: вот, мол, яку гарну пару мне выдалось сопровождать.
В машине Чубаренко с интересом пощупал жесткий пластик «торпеды».
«Он, наверное, в такой машине и не сидел. Только в „мерседесе“», — подумал Шажков.
— Был у меня «фордик», два года, между прочим, не ломался, — как бы услышав его, произнёс Чубаренко. — Потом сдал я его и сразу перешёл на «порш». Дрянь оказался: жёсткий и не для наших дорог. Помнишь «порш», Кариша?
— Помню, я тебя уговорила его продать.
— Да. Ну а потом стал пробовать разные машины, одну за другой. В конце концов пришлось остановиться всё-таки на «мерсе» («Как в воду глядел», — подумал Шажков), стандарт есть стандарт, никуда от него не деться. Ну и джип для охоты, естественно.
Они миновали памятник защитникам города и въехали на Московский проспект. Чубаренко с интересом смотрел в окно и комментировал: «Да, Питер изменился, изменился. Вот что значит питерская команда. Эх, если бы Путина тюменские сменили! Представляешь, Кариша, какую кашу мы б тогда сварили?»
— Не надейся, Витя, — подал голос профессор Крейн с заднего сидения, — питерских сменят питерские. Даю им ещё двенадцать лет у власти. Так что переезжай в Петербург.
— Не в обиду Валентину Ивановичу: я в Питере сдохну, в этом гнилом климате. Так что — без меня.
— Насчёт климата и спорить нечего, — ответил Шажков, — Пётр что-то напутал с местоположением. Но в остальном получилось неплохо.
— Узнаю питерских. Правильно, не давай родину в обиду. Тюменские тоже такие, правда, Кариш? Хоть ты и из Сургута, но будем считать, что наша.
— А я, между прочим, первый раз в Петербурге, — сказала Карина.
— Да, Валентин Иванович, — Чубаренко, насколько смог, всем телом повернулся к Шажкову, — пока я тренируюсь, у Карины будет, так сказать, культурная программа. Только больше не хлопочите: я сам всё сделаю. Привык на самообеспечении. Я из дома в семнадцать лет ушёл, чтобы ни от кого не зависеть.
Так, слово за слово, проехали Московский и выехали по узкому Гривцову переулку на Мойку. Шажков специально поехал медленно — сам любовался открывшимся видом на Исаакий и других приглашал.
— А, Кариша? — восхищённо двинул головой Чубаренко, — красота, кто понимает! Этот бы собор да на годик-другой в аренду взять!
Прощались в прохладном холле гостиницы «Астория».
— Мы очень польщены, что Арсений Ильич сам лично нас навестит, — говорил Чубаренко.
— Профессор Климов — это авторитет, — подтверждал Крейн, — он стоял у истоков отечественной политологии. Наконец-то появилась возможность познакомиться.
— Только уж, пожалуйста, завтра без машины, — улыбаясь и протягивая руку, сказал Чубаренко, — поработаем и отдохнем, как положено.
Встретиться договорились в 10 часов утра.
День занимался тёплый, солнечный. Валентин, ожидая профессора Климова перед входом в гостиницу, рассеянно наблюдал за тем, как рассаживались в высокие автобусы группы иностранных туристов, и думал о Лене Окладниковой. Она уже два дня как уехала к себе домой в Боровичи помочь матери по саду-огороду. На расстоянии страсть в Вале притихла, и теперь ощущалась только нежность и крепло новое чувство спокойной и светлой уверенности в будущем. Шажков не форсировал развитие отношений с Леной. Что-то подсказывало ему, что он не всё ещё завершил в этой до-лениной грешной жизни. Он рассчитывался с прошлым и одновременно собирал силы, чтобы разорвать свой холостяцкий кокон и выйти наружу новым, очистившимся, готовым встать у руля семейного корабля.
Иногда его, впрочем, посещало беспокойство, не химера ли всё это. Что связывает его с этой тоненькой, но очень твердой в чём-то своём девчонкой с бесстрастным лицом, блуждающей, сводящей с ума улыбкой, и неповторимым, зовущим голосом? Куда зовёт? Античные сирены нежнейшими голосами заманивали мореплавателей на скалы, и те погибали, усеивая берег костями. Но Одиссей, как известно, не поддался искушению, проплыл мимо. И что же? Сирены бросились в море и превратились в утёсы.
— Этого ты хочешь? — спрашивал он себя, — чтобы она «превратилась в утёс»? Не хочешь. А что ж тогда? А вот что: ты боишься не справиться. Боишься, что она своей цельностью перешибёт твою мелкотравчатость, разворошит как кучу опавших листьев… И не будет тебя.
— Не получится, — отвечал он сам себе, — я сохранюсь, я буду бороться.
— Ну так сломаешь её, как игрушку, борец!
— Есть ещё вариант: слиться, стать единым существом.
— С твоим-то эгоизмом?
— Ну, если дело только в эгоизме, то уже лучше, — думал Валентин с облегчением. — Есть цель, найдём и средства.
Профессор Климов появился неожиданно и словами: «Привет, чего стоишь? Пошли, пошли!» вывел Шажкова из глубокого раздумья. Они поднялись в роскошном, украшенном в стиле арт-нуво лифте и постучали в дверь номера. Какое-то время за дверью шуршали и звякали, потом на пороге появился соискатель Чубаренко в белоснежной футболке и голубых спортивных штанах, спущенных под живот.
— Здравствуйте, проходите, располагайтесь, — улыбаясь, произнёс он, попятившись назад. — Сейчас я Марку Наумовичу позвоню.
Климов и Шажков прошли в изящную гостиную с высоким окном, выходившим на площадь и Мариинской дворец. Климов немного помедлил, но, видя, что Чубаренко звонит по мобильному телефону, дал Шажкову знак садиться и сам сел в кресло у окна.
