Анна Богданова - Самый скандальный развод
Они стояли в ряд, словно солдаты на смотре перед генералом. Их было четверо – я не ошиблась, когда предполагала, что Николай Иванович теперь подастся в торговлю. Он был в своем костюме с муравьем на спине (только теперь трудно догадаться, что когда-то спецовка была зеленого цвета). Такое впечатление, что на ней в течение долгого времени все, кому не лень, прыгали в сапогах с подошвами, измазанными в глине, песке и болотной жиже) и лихо, даже с каким-то азартом отвешивал треску старушке в шерстяном платке с розами, напоминающими капусту. Отчим за это время как-то изменился – похудел... Но не это главное. Нос его стал походить на перебитые, свернутые вправо носы всех членов семейки Эльвиры Ананьевны. Будто он прошел своеобразную инициацию – посвящение в лавочника, которое заключалось в том, что ему кто-то прошелся по носу молотком, свернув его на одну сторону.
У вдовицы основательно отросла ее авангардистская клочкастая стрижка местами серо-пегого, а местами ярко-апельсинового цвета, и, видно, она хотела приподнять падающие на глаза волосы скрученным в рульку черным нейлоновым платком, но в разгаре торговли повязка съехала по диагонали, полностью закрыв один глаз – так, что прелюбодейка напоминала пирата с разбойничьего корабля.
Ее дочь Шурочка как нельзя лучше вписывалась в сие братство лавочников. Особенно меня впечатлила стрижка – будто ей на голову напялили глиняный горшок и ровно по нему отстригли волосы; на щеках переливалась прилипшая рыбья чешуя, руки до локтей словно вымазаны в саже, а под ногтями... уверена, можно было бы посадить картошку, и она дала бы ростки. Шурочка взобралась на ящик, пытаясь достать бутылку растительного масла, и тут я увидела ее ноги в белых колготах, перепачканных гуталином. Как можно было испачкаться подобным образом – не знаю. Есть только один вариант: Шурочка решила почистить туфли, а потом нарочно вытерла их о колготки, подобно тому, как точат нож о нож.
Мой бывший претендент в женихи с взлохмаченными волосами, шепча себе под нос, сосредоточенно пересчитывал заработанные за утро деньги. Один рукав его клетчатой рубашки был оторван до локтя, а под глазом сиял огромный фингал, из чего можно было сделать два вывода – на выбор. Либо они не сошлись характерами с Николаем Ивановичем и Шурик оказался таким же ревнивым «мальчуганом», как дядя Жорик, либо он снова зачастил к той самой замужней девице, которая проживает по соседству, а супруг этой зазнобы застукал их, и огромный желто-зеленый фингал тому подтверждение.
– Ну, иди, отдай ему ключи, – шепнула я маме.
– Да погоди ты, – отмахнулась она. – Неужели тебе не интересно понаблюдать за любимым отчимом, торгующим рыбой? – и потащила меня за фанерный щит, откуда четверка была видна как на ладони.
– Рубь за второй пакет! – крикнул Николай Иванович старушке в цветастом платке. – Ничего не протечет! А это ваши трудности! Когда идешь хорошенько скупиться, нужно пакеты из дома брать!
– Правильно, Коленька, у нас пакетики не дармовые, мы сами их за деньги покупаем, – вступилась за него вдовица, а старуха, обозвав их нехристями, поспешила вон из магазина.
– Кто там следующий! – гаркнул Коленька и навалил полный мешок мойвы девушке в длинной мохеровой кофте. – Мало ли, что ты кило просила! Коко даю, токо и бери!
Девушка разозлилась не на шутку и пульнула в него сплющенной мойвой.
– Нет! А с каким апломбом! – воскликнул он, подбирая с пола рыбу.
Мама покатывалась со смеху:
– Вот тут ему и место! Нашел наконец-то себя!
– Иди, отдай ему ключи! – снова напомнила я мамаше, зачем мы сюда приехали.
– Ну, сейчас, сейчас! – Она не сдвинулась с места и продолжала наблюдать за изменщиком-мужем.
Очередь рассосалась. Самый подходящий момент, чтобы подойти к нему и поставить все точки над i. Мамаша уже было собралась с духом, но в этот момент произошло следующее – чего она никак не могла пропустить.
Вдовица посмотрела на Коленьку каким-то странным взглядом, да вдруг как сиганет от него.
– Мобыть, всем гнило, да нам мило! – крикнул он, а Ананьевна ему в ответ:
– Мило, пока не простыло!
Она с поразительной резвостью перепрыгивала тугие тюки с крупой и мукой, ловко огибала бутыли с подсолнечным маслом и скоро внедрилась на чужую территорию соседней кондитерской лавки. Мой отчим пытался ее догнать, перевернув коробку халвы в шоколаде, но вдовица уже перемахнула через ящик с бананами.
– Вот чокнутые! – воскликнула очень толстая женщина, торгующая сладостями.
– Была бы охота: найдем доброхота! – рявкнул Николай Иванович, а по его виду стало ясно, что гонки закончены.
Эльвира Ананьевна вернулась в свою рыбную лавку в крайнем возбуждении и, задыхаясь, проговорила:
– Шурик, дай нам скорее ключи от грузовика.
Вдовица схватила ключи, и они с Коленькой поскакали к служебному выходу.
– Видела! Нет, ты видела?! Все точно так же, как в прошлый раз, когда я их застала! Извращенцы! Ну, я им сейчас устрою! – негодовала мама.
– Ты что, пойдешь туда? К ним? – удивилась я.
– Конечно, минут через пять. Подожду, пока эта кикимора продемонстрирует «танец груди», и в самый ответственный момент появлюсь «на сцене».
Родительница моя выжидала время, ругаясь хлеще сапожника. Влас, кажется, вообще ничего не понял – он не стоял с нами за фанерным щитом, а бесцельно блуждал по магазину, рассматривая то ли товар, то ли цены, а может, и то и другое.
– Пора! Власик! Пошли с нами! – воскликнула мама и, схватив меня за руку, потащила к служебному входу.
Мы вышли на улицу, и я сразу узнала старый раздолбанный грузовик Шурика с брезентовым верхом.
– Эй ты, мерзавец! Вылезай давай! – прогремела мама.
Возня в кузове прекратилась, и наступило гробовое молчание.
– Оглох, что ли, от счастья?! – снова цыкнула она, а из грузовика послышался однообразный, монотонный шепот, потом в щели брезента появилась голова Николая Ивановича с всклокоченными волосами.
– Вот твои ключи от московской квартиры. И все. Между нами нет ничего общего.
– Топ, топ, топ, топ, то-оп! – что означало на языке отчима «постой-ка, постой-ка». – А мои инструменты? Вещи? Мобыть, я должен все оставить? Совсем распустилися!
– Я здесь пробуду неделю. За это время можешь забрать свое барахло. А после чтобы ноги твоей ни на моем огороде, ни в моем доме не было! – взревела мама, и добавила: – И не надейся, что тебе со своей грымзой удастся безнаказанно перепрыгивать через забор моего участка! Теперь там будут постоянно жить Маша с мужем.
Брезент зашевелился, и в щелке поверх головы Николая Ивановича показалась перистая стрижка вдовицы:
– Поленька, здравствуйте. Как ваши дела? И Машенька здесь! Здравствуй, доченька! А это кто? – удивленно спросила она и уставилась на Власа.
