Анна Богданова - Самый скандальный развод
– Ну и деловой же парень из него вышел! – очарованно заметила мамаша. – Кто бы мог подумать двадцать лет назад, на море, когда он рассекал по пляжу в красных девчачьих шортах и ловил в майонезные банки светлячков, что вырастет таким серьезным и целеустремленным!
Я чуть было не ляпнула, чтобы она особо не обольщалась – Влас и в этом году, отдыхая на море, метался как очумелый между кипарисами, натыкаясь в темноте на случайных прохожих, принимая горящие сигареты за светлячков, и с детским восторгом запихивал в банку очередного жучка, возбужденно крича при этом:
– У меня больше, у меня больше!
Тут я вдруг заметила двух мужчин, которые направлялись к трассе (или к нашему дому) с двух противоположенных концов деревни – один, кажется, вышел из леса, другой – шел с речки. Они были ниже нормальных людей вдвое, и я тут же узнала братьев Кисляков. Дело в том, что они передвигались... стоя на коленках.
А случилось это так.
Лет десять назад, в жаркий летний полдень оба брата уже успели опохмелиться и, обретя душевное спокойствие, потянулись поближе к природе. И палящее солнце им было в радость, и раскаленного песка они не чувствовали под ногами...
Они миновали мост через реку, вышли на проселочную дорогу и свернули на тропинку, разделяющую поле с высоченной, золотистой пшеницей. В зарослях длинных колосьев идти было слишком тяжело, и вскоре, устав бороться с природой и собственным бессилием, они рухнули на землю и, раскинув ноги и руки в разные стороны (приняв позу знаменитого Витрувианского человека Леонардо да Винчи), заснули в желтеющих нивах безмятежным сном... Как вдруг спустя час, а может два, на поле появился единственный уцелевший в деревне трактор «Беларусь» МТ 3-80, в кабинке которого сидел столь же пьяный, что и Кисляки, погруженные в младенческий сон, Славик Шпунькин – старший брат Афанасия Шпунькина. Поначалу он выписывал на «Беларуси» МТ круги, потом в душе его что-то перевернулось (видимо, свободы захотелось), и он с невероятной для старой посудины скоростью рванул вперед, в глубь поля. Славик не увидел в высокой пшенице двух братьев и умудрился проехаться им обоим по ногам (хорошо еще, что модель «Беларусь» МТ 3-80 – не гусеничная, а колесная). Те, оставшись позади трактора, вскочить уже, естественно, не смогли, но протрезвели сиюминутно.
Когда до Шпунькина наконец дошло, что он натворил, Славик собственноручно отволок братьев домой, а пока ждали «Скорую», ублажал их самогонкой, «чтоб боль приутихла».
Кисляков спасли, и они не держали обиды на Шпунькина – напротив, дружить даже стали, утверждая по сей день, что это не они несчастные и обделенные люди, а мы:
– Вы-то ходите на недомерках в двадцать пять сантиметров, а мы на полноценных полуметровых ступнях! Аж до самых коленок! Знали б раньше, что это так удобно и устойчиво, давно бы Славика попросили нас на тракторе переехать! – доказывали они с пеной у рта, и, кажется, сами верили в то, что говорили.
– Мань, пойдем-ка в дом! Сейчас еще Кисляки на бутылку просить начнут. Так и без штанов остаться недолго! – И мы с мамашей вернулись к уборке логова, где, по ее словам, происходили дикие и пошлые оргии.
Работы по выравниванию грунта на нашем огороде производились до одиннадцати часов вечера, но Михеич со своей бригадой не успел накидать земли у бани и сделать деревянные временные дорожки.
– Приедем завтра к девяти. Поэл? – проговорил он, забираясь в «смеховал».
За ужином мама заявила, что не намерена ночевать в комнате разврата и греха, и, видимо, заметив недоуменный взгляд зятя, поторопилась его утешить:
– Нет, Власик, ты не беспокойся! Я не собираюсь спать с вами в одной комнате! Я же понимаю, что у вас медовый месяц! Я буду ночевать в бане! – брякнула она.
– Мам, ты в своем уме-то? Спи на диване или на кушетке! На первом этаже полно лежанок!
– Я не знаю, что эти... эти... (не знаю даже, как их назвать-то!) делали на диване и кушетке! И какую можно подцепить заразу на этих, как ты выразилась – лежанках! Пока не отмою все дезинфицирующим средством, не пройдусь везде хлоркой, не успокоюсь. Ты знаешь, какая я брезгливая!
Кончилось тем, что Влас отправился на второй этаж, шепнув мне на ухо, что он меня ждет, а мы с мамашей решили перетащить матрасы, подушки и одеяла в баню.
– Ты дальше этого места не ходи. Я-то ноги в бане вымою, а тебе негде будет, – рассудительно проговорила она и указала на едва уловимую в темноте черту земли еще не выровненного около бани странного грунта.
На второй этаж я поднялась ровно в полночь и уже снизу услышала прерывистый негромкий храп Власа. «Умотался человек!» – подумала я и тоже вскоре заснула.
Так прошла еще одна ночь нашего медового месяца.
К полудню следующего дня все работы по выравниванию грунта были завершены, и наш участок стал похож на прежний огород, правда, порядком полысевший и без шикарных кирпичных дорожек, которыми так гордились в свое время мама и Николай Иванович.
– Ну, кажется, все, – облегченно произнес Влас, но на всякий случай спросил: – Или, может, еще нужна моя помощь?
Мама переминалась с ноги на ногу – очевидно, ей требовалась помощь зятя, только просить было неловко, но она все же переборола себя и робко начала:
– Власик, мне так неудобно, право же... Но я хочу, чтобы ты отвез нас с Машей в райцентр, – голос ее с каждым словом набирал обороты. – Хочу отдать изменнику ключи от его московской квартиры! Хочу, чтобы мы втроем вошли в этот поганый магазин на площади!.. – расходилась она.
– Это еще зачем? – враждебно спросила я.
– А затем, чтобы они увидели, что дом находится под постоянным наблюдением и что теперь они уже не смогут безнаказанно сигать через забор на чужой огород! И еще! Еще! – мама буквально задыхалась от возмущения. – Чтобы они увидели, что ты под защитой Власа, и никоим образом не смогли бы тебе навредить, когда ты останешься тут одна! Какая ж ты все-таки, Машка, бестолочь! – заключила она, и мы все отправились в райцентр.
Машина подъехала к крытому магазину на центральной и единственной площади и притормозила у ненавистных мне кустов шиповника с опавшими листьями и оранжевыми, словно фонарики на новогодней елке, ягодами, из зарослей которого около двух месяцев назад, меня схватили чьи-то сильные руки и поволокли в эти самые разросшиеся дебри дикой розы, будь они неладны!
Мы зашли в магазин, мама сделала вид, что рассматривает какую-то витрину – сама же напряженно следила за прилавком вдовицы.
Я тоже не могла не посмотреть в сторону злостных похитителей и увидела следующую картину.
Они стояли в ряд, словно солдаты на смотре перед генералом. Их было четверо – я не ошиблась, когда предполагала, что Николай Иванович теперь подастся в торговлю. Он был в своем костюме с муравьем на спине (только теперь трудно догадаться, что когда-то спецовка была зеленого цвета). Такое впечатление, что на ней в течение долгого времени все, кому не лень, прыгали в сапогах с подошвами, измазанными в глине, песке и болотной жиже) и лихо, даже с каким-то азартом отвешивал треску старушке в шерстяном платке с розами, напоминающими капусту. Отчим за это время как-то изменился – похудел... Но не это главное. Нос его стал походить на перебитые, свернутые вправо носы всех членов семейки Эльвиры Ананьевны. Будто он прошел своеобразную инициацию – посвящение в лавочника, которое заключалось в том, что ему кто-то прошелся по носу молотком, свернув его на одну сторону.
