Александра Торн - Драгоценный дар
Однако, познакомившись с ней, он понял, насколько имя ей идет. Со своими волосами цвета заката, золотистой кожей и пышными формами, она напоминала ему спелый плод — и он часто представлял себе, как сладко было бы вкусить его.
Непрерывный зуммер таймера микроволновки вернул его с небес на грешную землю. Он бросился на кухню, вынул из печки багели, разрезал пополам, намазал плавленым сыром и сел завтракать.
Не успел он открыть рот, как снова зазвонил телефон. На этот раз на другом конце провода была Белла Морган.
— Ари, я так рада, что поймала вас до ухода на работу, — сказала она.
— Чуть раньше я беседовал с вашей дочерью. Она рассказала мне о пожаре. Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Собственно говоря, да, — ответила Белла. — Меня беспокоит Пич. Она так переживает.
— Настоящая мать! Вы-то сами как держитесь? — Ему очень нравилась Белла. Такие женщины редко встречаются в наше время.
— Спасибо за заботу. Со мной все в порядке. Ари, дорогой, я позвонила вам, потому что хочу попросить об одолжении.
Ари подозревал, что обаятельная Белла может кому угодно заговорить зубы и заставить делать то, что ей хочется. Наверное, это их семейная черта. Кстати о семье — похоже, сегодня он пользуется повышенной популярностью у женской половины семейства Морганов. Пич тоже хотела просить об одолжении. Интересно, это одно и то же одолжение?
Он совершенно искренне ответил Белле:
— Вам стоит только попросить.
— У Пич возникла навязчивая идея, что этот пожар — часть крупного заговора, организованного с целью погубить ее отца, — сказала Белла.
— Ну, вообще-то… при данных обстоятельствах… все это действительно кажется немного подозрительным, — осторожно ответил Ари.
— Может быть. Но Блэкджек умер. И все возможные заговоры умерли вместе с ним. А Пич не согласна. Она хочет вернуть доброе имя отца. Мы насчет этого поспорили. Я хочу, чтобы дочь продолжала жить своей жизнью, но она никак не может забыть о последних словах отца. Считает их чуть ли не скрижалями.
— А какое я имею к этому отношение?
— Она хочет, чтобы вы помогли ей в расследовании. Убеждена, что причиной его падения является какой-то страшный заговор. — Белла вздохнула. — Я хочу, чтобы вы убедили ее, что она ошибается.
— А если не получится?
— Откажитесь ей помогать. Пич — чудесная женщина, но она довольно непрактична. Если вы ей откажете, она не сможет продолжить дело самостоятельно.
— Сделаю все, что смогу, Белла. Но ваша дочь очень упряма.
Они еще немного поболтали, прежде чем попрощаться. Затем Ари печально поплелся на кухню. Его багель и кофе совершенно остыли, но теперь это было не важно. У него пропал аппетит.
Как он мог так сглупить — поверить, будто Пич захотелось его увидеть? На самом деле ей нужен был не Ари, а тот журналист — специалист по расследованиям, которым он когда-то был. Вот только никто и ничто в мире не сможет заставить его вернуться к прежней профессии. Даже Пич.
«Плохи мои дела», — думал Ари, убирая со стола. Он сам не мог понять, почему Пич так запала ему в душу.
Видит Бог, она совершенно не похожа на его жену. Хелен была высокой, худой, длинноногой и такой умной, что это его пугало, хотя он и сам с отличием окончил университет Беркли. Она не вылезала из потрепанных джинсов и с отвращением смотрела на мини-юбку, носила конский хвост и сама подстригала себе челку, и он до сих пор хорошо помнил ее неухоженные ногти, которые она так и не отучилась грызть.
Пич одевалась у модных кутюрье, регулярно посещала парикмахерскую и каждый день делала маникюр. Единственным общим с Хелен качеством Пич была ее глубокая порядочность.
Ари любил жену так, как только мужчина может любить женщину. После ее смерти он был уверен, что никогда снова не полюбит. Но он слишком хорошо себя знает, чтобы обманываться насчет своих чувств к Пич.
Он ее любит.
Назовите это чудом, катастрофой, бесом в ребро. Под любым названием это чувство его пугало до смерти. Тот, кто написал «лучше любить и погибнуть, чем вообще не любить», ни черта не понимал в том, о чем пишет.
Если он завоюет Пич и потеряет ее, не важно почему, он этого не переживет. Абсолютно точно.
* * *
Договорившись о свидании с Ари, Пич занялась другими важными делами, чтобы побыстрее покончить с ними и бросить все силы на расследование.
Сначала она поговорила со своим адвокатом. Он сообщил, что Герберт согласился с разделом имущества. У нее остаются дом и журнал. У Герберта — довольно внушительный пакет ценных бумаг, их общие сбережения, и в его распоряжении останется его практика, хотя ее приобретение когда-то оплатил ее отец. Это, конечно, несправедливо, но Пич было наплевать. Она хотела получить свободу. Развод будет окончательно оформлен менее чем через три месяца.
Затем она позвонила торговцу недвижимостью насчет продажи своего дома. Тот пообещал устроить все быстро и без осложнений. Они договорились, какова должна быть примерная цена. Получалась весьма внушительная цифра.
И все время, пока она занималась делами, она думала о предстоящем обеде с Ари. И всякий раз, когда она представляла себе, как будет сидеть напротив него за столом, у нее сжимался желудок, учащался пульс и разгорались щеки. Это состояние внушало тревогу, если не сказать больше.
Она сказала себе, что ее странная физиологическая реакция связана с тем, что появилась перспектива сделать что-то стоящее по делу отца, и тут же пристыдила себя. У нее никогда не получалось врать — ни другим, ни себе.
Принимая Ари на работу, Пич боялась, что его появление вызовет хаос среди работающих в редакции женщин. Но не подозревала, что одной из этих женщин станет она сама.
В десять тридцать она встала из-за стола в кабинете и пошла в свою комнату одеваться к обеду. При необходимости Пич умела одеться за полчаса, от душа до макияжа. Однако в это утро ей потребуется гораздо больше времени.
Она критическим взором окинула свой гардероб, пытаясь решить, что ей надеть. Платья, которые она надевала на благотворительные обеды, казались слишком солидными. Сшитые на заказ брюки и блейзеры для спортивных мероприятий грубоваты. Да к тому же еще все, что она мерила, требовалось ушить. Неудивительно, она в эти дни почти ничего не ела.
Ей хотелось выглядеть деловой, но женственной. Нет, не так, поправила она себя. Ей хотелось выглядеть убийственно великолепной. В конце концов она выбрала платье, в которое до того много лет не могла втиснуться, — простое льняное платье, бирюзовый цвет которого оттенял цвет ее глаз.
Пич пропустила очередной визит к парикмахеру, поэтому соорудила прическу сама, собрав волосы наверху и закрутив в пучок на французский манер, отчего стала казаться выше ростом. Эта прическа имела еще одно преимущество перед пышной укладкой, которая нравилась Герберту, — с ней было прохладнее.
